Отражения - Мария Николаевна Покусаева

взять ее за руку. На нем не было сюртука, и белые рукава рубашки с вышитыми широкими манжетами почти светились.

– Пойдемте, – сказал он, протягивая Лин руку. Голос был звонким и мелодичным. – Я покажу вам, где можно подготовиться.

– Это Барт, – Феликс небрежно махнул в сторону некого строго и сдержанно одетого господина, который сидел, сцепив руки на коленях и рассматривая все вокруг с недовольным видом.

У Барта были коротко остриженные русые волосы, чуть завивающиеся на макушке, и яркая брошь на шейном платке – крупный блестящий камень. При звуке своего имени он поднял голову и еле заметно кивнул. Тонкие губы растянулись в улыбке, сквозь которую все равно проступало недовольство и презрение.

– Это Беата, – продолжил Феликс, сделав пару шагов вперед и замерев за спинкой кресла, в котором сидела высокая худая брюнетка. Красное платье оставляло плечи открытыми, и я видела россыпь родинок у нее на ключицах. – И Лави.

– Лавиния, – поправила девушка из соседнего кресла.

Она запрокинула голову, отчего темные кудряшки рассыпались по малиновому бархату.

– Хорошо, Лавиния, – Феликс не стал спорить и лишь коснулся пальцем ее носа, на что девушка рассмеялась. – И, наконец, Вивиана.

Хрупкая, невысокая, в темно-красном бархатном платье, хозяйка дома встала, схватившись за руку принца, и потянулась, чтобы поцеловать Феликса в щеку. Ее темные волосы были схвачены лишь тонкой жемчужной нитью и свободно падали до пояса. Когда Вивиана подошла ближе вместе с Феликсом, я подумала, что она, возможно, действительно фэйри – настолько тонкой она была, настолько неестественно большими казались глаза на ее скуластом лице. Но в таком случае, наверное, Феликс знал бы об этом, ведь так?

И потом, фэйри в таком большом городе, как Арли, прижилась бы с трудом.

Насколько я вообще знала что-то о фэйри.

– Это мои гости, дорогая, – сказал Феликс, чуть склонившись к спутнице – Вивиана едва доставала ему до плеча. – Леди Лидделл и мастер Рейнеке.

– Та самая леди Лидделл, которую ты выгуливал к своему папочке, как ручную собачку? – спросила она равнодушно. – Надеюсь, Андре не напугал ее, и она не сбежит посреди вечера, – голос Вивианы звучал чуть хрипло, словно она была простужена. – Было бы обидно лишиться твоей компании так быстро.

– Поверь, дорогая, леди Лидделл – очень смелая молодая дама, – ответил Феликс с улыбкой. – И с твоего позволения я покажу ей дом, пока арфистка готовится.

– Покажи, – Вивиана смотрела прямо на меня, изучающе, пристально, словно пыталась что-то для себя понять или решить. – Пусть развлечется. А я попрошу Саймона позвать слуг. Нужно здесь проветрить, миледи, – добавила она, обращаясь ко мне. – И зажечь свечи.

***

– У женщин этого мира очень разные увлечения, леди Лидделл, – сказал Феликс. – Одни занимаются домашним хозяйством, другие растят детей, третьи увлечены магией. Кто-то вышивает, кто-то музицирует. Вивиана склонна к искусствам. И, как вы могли заметить, собирает вокруг себя то, что находит прекрасным.

Но вкусы у нее весьма специфичные, подумала я.

– Мы сходимся с ней в некоторых взглядах, – Феликс толкнул дверь тростью, и мы вошли в узкую галерею, освещенную тусклым кристаллом над дверью. – И пережили рядом некоторые несчастья. Этого достаточно, чтобы я относился к ней с теплом и прощал причуды. Даже если они пугают или удивляют меня.

– Как бхартский табак? – спросил Ренар.

– Например, – Феликс щелкнул пальцами – кристаллы в трех люстрах вспыхнули, освещая картины, висящие на стенах. – Было бы лицемерием обвинять в слабости того, с кем ты эту слабость разделял. Вы разбираетесь в искусстве, мастер Рейнеке?

– Все зависит от того, что понимать под искусством, мой принц, – ответил Ренар с улыбкой и, обведя галерею взглядом, добавил, не скрывая удивления: – В живописи, увы, я совершенно не разбираюсь.

Перед нами были портреты. Вивиана верхом на прекрасной белой лошади, полностью нагая, прикрытая лишь водопадом темных локонов. Вивиана в доспехах, с мечом в руке, на фоне пылающего города. Вивиана с фонарем на перекрестке. Вивиана в белом в окружении свечей. Вивиана и розы, Вивиана и красное яблоко, Вивиана и горсть винограда в руке, Вивиана среди руин и в цветущем саду – десятки портретов хозяйки дома, разных, странных, ярких, как она сама.

Это было бы красиво, если бы не казалось настолько жутким, что я поежилась под десятком взглядов, нацеленных на меня, словно я зашла в святая святых без спроса – и меня были не рады здесь видеть.

– А вы, леди Лидделл? – спросил Феликс. – Вы разбираетесь в живописи? Научили ли вас этому в вашей школе?

Я лишь покачала головой в ответ.

Разбиралась ли я в живописи?

Сложно сказать.

Я любила историю искусства и без труда могла бы назвать десяток любимых художников – там, в своем мире. Здесь, в мире чужом, я могла, наверное, сказать, что мне нравится, а что нет. Действительно, как школьница.

– Впрочем, конечно, о чем я, – театрально вздохнул Феликс и прошел чуть вперед, покачивая тростью. – Они висят здесь не для того, чтобы кто-то вроде вас, леди Лидделл, мог оценить изящество деталей и красоту мазков. Или работу со светом и цветом, которая, как по мне, кое-где откровенно слаба. Ланнан-ши предпочитают поэтов. У Вивианы сейчас период художников. Ей нравится смотреть на себя чужими глазами, и вот результат.

– Но она не фэйри, – растерянно сказал Ренар.

Словно на минуту начал сомневаться в обратном.

– Конечно, она не фэйри, – усмехнулся Феликс. – Это не мешает ей вдохновлять. Они все живы, эти художники, но за каждой картиной – разбитое сердце. А вас не проведешь, мастер Рейнеке, – принц сощурился. – Даже чарами гламора.

– Я просто хорошо разбираюсь в людях и в способах дурить им головы, – ответил Ренар. – Ваше высочество.

Ухмылка Феликса стала шире:

– Я учту это, – пообещал он. – Если вы налюбовались, мы можем идти дальше.

– Я бы не хотел обидеть гостеприимную хозяйку, – сказал Ренар. – Но от этих портретов у меня мороз по коже.

Я была с ним полностью согласна, но у меня не хватило смелости это сказать.

Феликс рассмеялся и сделал нам знак следовать за ним.

– У меня тоже, мастер Рейнеке. Я склонен к самолюбованию, но, пожалуй, десяток моих портретов в одной комнате вывел бы меня из себя. Зеркала – вот мой выбор, – он распахнул перед нами дверь и остановился, пропуская меня.

Так близко, что я словно прошла рядом с цветущим гиацинтом.

– Зеркала лгут тебе лишь в той мере, в которой ты позволяешь им лгать, – сказал Феликс. Его дыхание коснулось моей щеки. – Чего не скажешь о льстивых поклонниках.

С того момента, как мы поднялись по лестнице мимо портрета