Миланская Роза - Звева Казати Модиньяни

Он взглянул на обнаженную фигуру, стоявшую напротив окна в золотистом свете послеполуденного солнца. Казалось, она была высечена из мрамора и выглядела то ли девочкой, наделенной женской чувственностью, то ли чувственной женщиной, сохранившей невинность ребенка.

Вивьен подошла к нему и обвила руками его шею.

— Мне с тобой повезло, — произнесла она, легко коснувшись губами губ Риккардо.

— Повезло? Повезло, что ты — такая красавица? — насмешливо спросил он.

— Нет, мне повезло, что я с тобой.

Она прильнула к нему обнаженным телом и продолжала:

— Моя подруга уже год живет в Италии и говорит, что с тобой встретиться почти невозможно. А я приехала неделю назад и вот…

— Сработал закон больших чисел, и тебе повезло…

— Любовь моя, — прошептала Вивьен, обхватив его лицо ладонями и увлекая к дивану. — Ты мне очень нравишься, и я сумею понравиться тебе.

Риккардо закрыл глаза и увидел перед собой вместо разгоряченного лица Вивьен строгие, прекрасные черты Глории. Потом замелькали, закружились, словно в бешеной круговерти рулетки, разные лица: безумный взор Консалво, порочная привлекательность Рауля, двусмысленная развращенность Санджи. А потом он сжал в своих объятиях детски невинное тело Глории и поцеловал губы, что впервые улыбнулись ему в саду виллы Летициа в Версилии в тот день, когда они познакомились.

— Видишь, я сумела понравиться тебе, — произнесла Вивьен.

Их поцелуй был страстен и нежен, робок и дерзок; в нем сочетались братская нежность и агрессивный любовный пыл. Вивьен знала о сексе и о любви все, она легко могла отличить горячее и искреннее чувство от механических потребностей плоти.

— Глория, — чуть слышно прошептал Риккардо.

— Вивьен, — поправила его девушка.

Риккардо открыл глаза.

— Вивьен, — равнодушно повторил он. — Спасибо, ты позволила мне увидеть мечту.

— Что ты имеешь в виду?

— А теперь мечта рассеялась как дым, — ответил Риккардо, отодвигаясь от девушки.

Ее обнаженное тело напоминало ему о собственной постыдной слабости. Жар страсти погас, Риккардо ощутил липкий кошмарный холод. У него даже руки заледенели, он готов был оскорбить или ударить девушку.

— Я что-то сделала не так? — спросила Вивьен, едва сдерживая слезы.

— Нет, это я сделал кое-что не так.

— Может, попробуем еще раз? — умоляющим тоном предложила она.

Девушке казалось, что прекрасное приключение не может вот так кончиться.

— Повторение лишь усугубит ошибку.

— Не понимаю!

И Вивьен в отчаянье замотала головой.

— И понимать нечего, — сказал Риккардо, протягивая ей джинсы и блузку. — Одевайся и уходи. Мне очень жаль, но на этом наша история кончается.

— С тобой я согласна и бесплатно… — пролепетала Вивьен, натягивая брюки.

Она шмыгала носом, как ребенок.

— Делай как знаешь, — резко заключил Риккардо.

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь с каким-то неприязненным ощущением.

В гостиной хозяина ожидал Саверио. Риккардо попросил чековую книжку и выписал чек.

— Иди, заплати ей, — велел он.

Камердинер взглянул и увидел, что хозяин не проставил цифру.

— А сколько платить? — с удивлением спросил Саверио.

— Сколько она скажет, — равнодушно ответил Летициа.

— Хорошо, — произнес слуга, привыкший к его экстравагантным выходкам.

Риккардо переживал какой-то тяжелый и неприятный момент своей жизни. Он постоянно чувствовал неприязнь к окружающим, особенно к самому себе. Уже несколько месяцев Риккардо пытался плыть против течения, пытался забыть Глорию, но победить собственные чувства не мог. Он работал как сумасшедший, носясь с одного континента на другой. Он провел расследование, стараясь выяснить, действительно ли Рауль был арестован. Из Америки пришел отрицательный ответ, и Риккардо решил, что обезумевший Консалво возвел напраслину на сына.

Потом вдруг ему все надоело. Он перестал звонить матери, забыл о развлечениях. По ночам его мучили кошмары, особенно часто ему снилось, что он тонет, задыхаясь, в мутном, бурном потоке. А сегодня ему неожиданно захотелось как-то восстановить душевное равновесие, и он решил вернуться к своим прежним привычкам: общество красивой женщины после тяжелой работы. Короче, устроить себе отдых после боя. Но, увидев Вивьен, он понял: ему нужна не просто красивая женщина, ему нужна та единственная, которой он обладать не мог.

Риккардо поднял трубку и набрал миланский номер. Он знал этот номер наизусть и много месяцев мечтал позвонить по нему.

— Мне очень жаль, но синьоры нет дома, — ответила служанка.

— А когда она вернется? — спросил раздосадованный Риккардо.

— Не могу сказать. Она уехала…

— Куда уехала? — встревожился Риккардо.

— Не знаю, — извиняющимся тоном произнесла служанка. — Синьора уехала, ничего не сообщив. Я только поняла, что ей хочется побыть одной.

Девушка, похоже, искренне сожалела, что ничем не может помочь.

Риккардо бросил трубку, по-детски рассердившись. Но вдруг с такой же детской непосредственностью улыбнулся.

Только в одном месте в мире Глория могла бы остаться в одиночестве, и он знал, где это.

— Франко, — крикнул Риккардо, собираясь уйти, а незаменимый Саверио уже протягивал ему пиджак и туфли.

Появился встревоженный, заспанный помощник. Волосы у него были растрепаны, глаза красные. Он не удержался и соснул часок, а теперь вскочил с кровати. По расчетам секретаря, Риккардо должен был бы провести с Вивьен как минимум пару часов.

— Я здесь, — смутившись, пробормотал Франко.

Риккардо улыбнулся ему и приказал:

— Позвони в аэропорт. Пусть приготовят вертолет, а Саверио напоит тебя крепким кофе.

— Спасибо, синьор, — пролепетал помощник.

Риккардо Летициа направился к лифту. Шел он быстро и уверенно, как человек, спешащий на исключительно важную встречу, куда ни в коем случае нельзя опоздать.

В сосновой роще уже стемнело. Сквозь деревья почти не проникали косые вечерние лучи, а в парке причудливо переплетались в весенних сумерках тени. Темнота понемногу наступала и на морской берег. Глория сидела на каменной ограде старого фонтана, болтала веточкой в застоявшейся, позеленевшей воде. Такая же застоявшаяся боль давила ей на сердце. Она провела неделю в одиночестве на вилле в Форте, ничего не решила и теперь собиралась уезжать. Большой дом был погружен в тишину, и лишь на первом этаже, в комнатах сторожей, горел слабый свет. Напрасно пыталась Глория услышать здесь эхо давно минувших дней. Неизъяснимое чувство — ностальгия по ушедшему и печаль сердца — охватило ее. Слезы навернулись на глаза Глории.