Первый и последний. Немецкие истребители на западном фронте. 1941-1945 - Адольф Галланд

Просто фантастика, что в таких условиях 3-й воздушный флот был в состоянии однажды послать на задание 250 истребителей и 180 истребителей-бомбардировщиков. Но из подробных и фактически бесспорных сводок с полей сражения не всплывают иные факты и обстоятельства. В штаб-квартире из западных сводок замечали только одно: 430 истребителей и истребителей-бомбардировщиков в действии, 57 потеряно. Даже не 15 процентов. Где люфтваффе? Сэр, вот сообщения с Западного фронта. За один день 430 боевых вылетов! И сообщение идет дальше наверх. Но в этих сообщениях не упоминалось о том, что в тот же самый день 27 самолетов были сожжены на аэродроме X, что на взлетно-посадочной полосе Y в крепостном парке был уничтожен полк, самолеты которого пытались взлететь, и тогда их расстреляли неприятельские истребители-бомбардировщики; что в других частях во время переброски с одной базы на другую потери составили половину от их численности. Кто заботился о том, чтобы ежедневные вылеты 430 самолетов не имели бы других оперативных последствий для истребителей и истребителей-бомбардировщиков, кроме как быть разгромленными противником?

На западе я сам лично понял, какая оценка может быть дана боевым действиям в условиях явного доминирования противника. Этот взгляд изнутри невозможно ощутить при обсуждении самой ситуации с командирами корпусов, воздушных флотов, а также с представителями высшего командования. Напротив, чем более они удалены от мест сражений, тем более насущными становятся престиж и командная рутина, которыми, по всей видимости, подменяется реальность происходящего. Во время своего посещения различных участков фронта я осознал все несоответствие между усилиями и результатами наших действий. Я знал, что раньше нам никогда не приходилось сражаться при таких отчаянных обстоятельствах. И приказы — продолжать сражаться все с большей силой. Монтгомери, когда услышал о прибывшем к нам пополнении, цинично заметил по этому поводу: оно, скорее всего, ускорит поражение Германии. Что мы могли поделать? Следовало ли нам продолжать эту дорогостоящую демонстрацию сил, не имеющую никакого практического значения и могущую только привести нас к нашей обшей гибели? Итак, я пришел к заключению, что ничего не остается делать, разве только проинформировать наших руководителей о настоящем положении дел, если, конечно, кто-нибудь сможет уделить часть своего времени, чтобы выслушать меня.

По моем прибытии в Берлин я запросил последние данные об истребительном резерве. Он возрос почти до 800 человек, но одновременно с этими хорошими новостями я получил приказ от командования немедленно послать весь резерв целиком в оборонительные бои на западе. Это было абсолютно безответственно! Он непременно будет втянут в поток отступления и опрокинут. Эти люди никак не могли изменить критическую ситуацию в армии, если бы даже существовала наземная структура, чтобы принять их. Нельзя бросать группы истребителей на то, чтобы затыкать дыры подобно пехотным подразделениям! Эти эскадрильи, состоявшие на 80 процентов из неопытных летчиков, могли приобрести боевой опыт, обороняя рейх, при достаточно низком уровне потерь. Приказ оборонять немецкую военную промышленность от полного уничтожения делал обоснованными их действия при обороне рейха, и это приносило стоящий результат! Но на западе они обречены быть уничтоженными в воздухе или на земле, так и не приобретя какого-нибудь оперативно-боевого опыта.

На высказанные мной возражения в штабе люфтваффе был получен единственный ответ: "Приказ фюрера!" С Герингом мне тоже не удалось переговорить: он уединился, потому что был "не в духе". Подлинной причиной, вероятно, была глубокая депрессия, вызванная непрерывными упреками в его адрес но поводу люфтваффе. До самого последнего момента он пытался скрывать истинное положение вещей, но теперь его никак нельзя было дольше скрыть или представить в ложном свете. Голые факты неумолимо и без прикрас повествовали о войне в воздухе.

Так как я не мог дольше ждать от Геринга, я обратился к министру по вооружению Шпееру. Даже в такой отчаянной ситуации он, как всегда, оставался здравомыслящим и строго прагматичным человеком. Он запросил сведения, касавшиеся люфтваффе: что они могут предпринять против ежедневных стратегических бомбардировок? Ключевые отрасли промышленности и транспорт были настолько тяжело повреждены, что такое положение вещей не могло продолжаться дольше недели. Я сообщил ему, что фюрер окончательно отдал приказ перебросить последний резерв истребительной авиации на запад в полосу только что начавшегося отступления.

Шпеер сказал: "Раз рейхсмаршал пребывает в бездействии, то тогда моя обязанность — действовать. Прошу вас поехать со мной в министерство. Оттуда мы вылетим для встречи с фюрером в его ставку — "Волчье логово". Этот приказ необходимо отменить". Четыре часа спустя мы приземлились в Растенбурге и вскоре уже находились в бункере фюрера. Гитлер произвел на меня впечатление крайне возбужденного, переутомившегося от работы, физически и умственно усталого человека. Точно и кратко Шпеер изложил ситуацию на транспорте и в военной промышленности, которая стала чересчур тревожной в связи с увеличением числа массированных атак американцев. Как обычно, он сопровождал свой доклад реальными цифрами. Гитлер слушал его со все возраставшим раздражением. Когда Шпеер потребовал усилить истребительную авиацию, оборонявшую рейх, даже если это необходимо сделать за счет Западного фронта, и сказал, что истребители, которые только что по приказу были направлены во Францию, следовало бы использовать для обороны рейха, то он не успел даже закончить своего предложения. Едва он начал: "Галланд только что прибыл с запада и может дать вам отчет, мой фюрер..." — Гитлер прервал его, устроил ему совершенно не заслуженный разнос, который привел нас в замешательство. Фюрер запретил каким бы то ни было образом вмешиваться в его оперативные указания и сказал: "Пожалуйста, следите за военной промышленностью". Затем в мою сторону: "Проследить, чтобы все мои приказания были немедленно выполнены!" И нам обоим: "У меня ист больше времени для вас".

Нас проводили.

После столь внезапного окончания нашей бесплодной дискуссии Шпеер и я решили лететь обратно в Берлин той же самой ночью, но нам передали, что фюрер хочет встретиться с нами на следующий день. Это вряд ли было хорошим знаком. Для того чтобы лучше подготовиться к встрече, я запросил по телефону данные о боях на фронте и об обороне рейха и вскоре узнал, что Саур подготовил соответствующий документ. Ни человек, составивший его, ни пославший, ни тот, кто его доложит, — никто не имел ни малейшего представления, как отнесется к нему Гитлер. Отправитель, представитель авиационного завода в Париже, получил сведения от одного из наших командиров, у которого после этого разговора, вероятно, полегчало на сердце. В итоге получился "Основанный на фактах отчет о действительном положении дел в воздушной войне на участке вторжения объективными глазами постороннего". Этот отчет достиг официальных высших лиц гораздо быстрее обычного, и каждый из тех людей, о котором упоминал Саур, верил, что теперь он сможет доказать, что в фатальной беспомощности люфтваффе не следовало винить его участок военной промышленности. Это сообщение усиливало мнение, что истребительная авиация стала бездонной бочкой, в которую напрасно уходили громадные производственные мощности. В свою очередь Гитлер извлек из всего этого наиболее удивительный вывод. На следующий лень он холодным тоном сказал нам: он получил известия, что на западе немецкие летчики-истребители вследствие более низких летных характеристик своих самолетов больше не преследуют неприятеля, а выбрасываются с парашютом еще перед тем, как вступить в воздушную схватку. Я хотел возразить, что это случается только в отдельных случаях, и доказать ему с помощью цифр, что стремление воевать, а также боевой дух немецких летчиков отнюдь не ослабли, несмотря на невиданные нагрузки и неслыханные потери, но Гитлер не позволил мне ничего сказать. Он разразился приступом яростного гнева: "Я расформирую истребительную авиацию За исключением нескольких полков истребителей, оснащенных современными самолетами, воздушная оборона далее будет осуществляться с помощью только зенитных батарей. Шпеер, я приказываю вам немедленно предоставить мне новый план действий. От производства самолетов-истребителей необходимо перейти к производству зенитных орудий, которое должно быть значительно увеличено".