Опасные советские вещи - Анна Кирзюк

О том, каким образом мог действовать механизм «передачи страха» от поколения людей, заставших сталинский террор, к их детям, родившимся уже после ХХ съезда, дает представление воспоминание одной нашей собеседницы. Ребенок совершает страшное, с точки зрения родителей, преступление против советской власти, и они пугают его черной машиной:

В этом рассказе есть и страшная черная машина, которая забирает провинившихся перед властью людей, и мотив «исчезновения навсегда» («тебя не будет», «ты исчезнешь»), и неспособность родителей назвать и описать то место, куда исчезают люди. Наша собеседница слышала эту историю в середине 1960‐х годов. Проходит десятилетие, и некоторые элементы — например, объяснение, почему черный автомобиль забирает людей, — выпадают из этой конструкции. Остаются: страх перед черной машиной; невозможность описать место, куда она увозит; исчезновение навсегда. Дети 1970–1980‐х годов уже не считывают всех значений, с которыми связан черный автомобиль, но знают, какие эмоции он должен вызывать.

Возможно, именно поэтому в начале 1980‐х годов в легенде появляется надпись ССД или СД («смерть [советским] детям») на номере машины. Она есть в воспоминаниях респондентов, чье детство пришлось на начало 1980‐х годов; родившиеся раньше 1973 года говорят просто о «черной машине» или «черной „Волге“». И это не случайно. Во-первых, «смерть советским детям» подразумевает, что надпись сделана «извне», кем-то «несоветским». Косвенным образом это может быть связано с активизацией представлений об иностранцах-вредителях после Олимпиады-80 (см. с. 192–193). Во-вторых, надпись прямо указывает на то, чем именно черная машина опасна детям и почему от нее надо держаться подальше. В начале 1980‐х годов ни аудитории, ни рассказчику легенды уже не было понятно, чем опасен черный автомобиль, поэтому и возникла необходимость в поясняющей надписи.

Однако в некоторых историях связь опасной машины и КГБ сохраняется, а мотивировка страха из имплицитной становится эксплицитной. В семье одного из наших собеседников в начале 1980‐х годов ребенка предупреждали о тотальной слежке со стороны КГБ и снова о черной машине, которая может увезти всех, кто плохо говорил о правительстве:

Таким образом, сюжет Черная «Волга» II может быть прочитан как один из способов «проговорить» в форме детской страшной истории вещи, о которых взрослые в советское время предпочитали не говорить публично. Во многих семьях, пострадавших от сталинских репрессий, арест родственника, его расстрел или жизнь в лагере и на «спецпоселении» до рубежа 1980–1990‐х годов были темами, табуированными для обсуждений. Особенно это касалось разговоров в присутствии детей, которым из соображений безопасности или ничего не сообщалось о наличии репрессированных родственников, или же сообщалось шепотом, «по секрету», с требованием «никому не рассказывать в школе». Бабушка одной из наших собеседниц — той самой, чьи родители говорили «приедет черная машина, и ты исчезнешь», — до самой смерти не хотела признаваться внучке, что прошла через лагерь. Бабушка была убеждена, что подобная информация может навредить карьере детей и внуков. Причины умолчания о терроре могли иметь не только социально-политическое, но и психологическое объяснение: по общему мнению исследователей, «травматический опыт находится в принципиальном разладе с доступными речевыми средствами»[751]. Другими словами, это опыт, для описания которого у нас просто нет слов.

В памяти последнего советского поколения именно легенда Черная «Волга» II стала воплощением «советского» в его «страшной» ипостаси. Она вдохновила отечественных режиссеров на создание российских аналогов голливудских horror movies, которые используют американские городские легенды. За последние годы вышло два фильма, в основе которых лежит легенда о черной «Волге»: «С. С. Д.» (2008, режиссер В. Шмелев) и «Пионеры-герои» (2015, режиссер Н. Кудряшова).

Черная «Волга» III: похитители органов в черной машине

В отличие от предыдущих случаев, сюжет, который мы называем Черная «Волга» III, не является специфически советским. В 1970–1980‐е годы он был чрезвычайно распространен в социалистической Польше (возможно, также и в других странах Восточного блока), а в 1990–2000‐е годах был записан в Эстонии. Эти записи, а также рассказы, зафиксированные польским фольклористом в СССР, легли в основу представлений американских фольклористов о сюжете Черная «Волга». Вот как определяется этот сюжет в американской «Энциклопедии городских легенд»:

Если среди наших респондентов сюжеты о черной машине знали 22 %, то в социалистической Польше он был сверхпопулярным: там, по утверждениям исследователей, о черной «Волге» «слышал каждый». Само словосочетание «черная „Волга“» в повседневной речи стало служить для обозначения любого текста, напоминающего городскую легенду.