Кровавое заклятие - Дэвид Э. Дархем

Несколько дней путешествия на север — и он увидит хребты Черных Гор, протянувшихся до горизонта. От гор тянуло холодом. Порывистый ветер обдувал людей и коней, унося прочь орды мошкары. Впереди людей ждали более твердые равнины центрального плато — безлесные горные долины, земли травы, дом северных оленей, волков, лисиц и белых медведей, а также северных быков, которых мейнцы одомашнили еще в незапамятные времена. Сейчас в поле зрения не было никаких зверей, но Халивен знал, что они где-то поблизости. Будь у него время и возможность, он бы пришпорил коня и затерялся среди этих равнин, где произошло становление его народа.

Тахалиан… Халивен удивился, поняв, что смотрит на это место несколько отстраненно, словно глазами чужака. Цитадель напоминала мертвую тушу огромного косматого зверя, давным-давно запертого в клетку массивных сосен. Серо-коричневое строение наполовину ушло в твердую неподатливую землю.

Халивен вошел в ворота. Здесь его ждал скромный, но радушный прием. Теперь в цитадели распоряжался Гайвар — троюродный брат Хэниша. Это был красивый молодой человек хрупкого телосложения, с необычными для его народа застенчивыми глазами, которые в любой ситуации смотрели на мир с невозмутимым спокойствием. Он наскоро обнял Халивена и тут же засыпал его вопросами. Как поживает Хэниш? Он действительно приготовил в Акации залу для предков? Как выглядит остров? Так ли он хорош, как о нем рассказывают? И правда ли, что у всех тамошних женщин оливковая кожа, овальные лица и большие глаза?

— Я счастлив, что увижу все это собственными глазами, — сказал Гайвар. — Я еду с тобой, Хэниш согласен. Я получил от него письмо. Он желает, чтобы все мы посмотрели, как будет снято проклятие.

Юноша, кажется, очень волнуется; подумал Халивен. Перспектива оставить дом беспокоит его, даже если причина стоит того. Впрочем, он молод и чувствует себя обделенным. Разве солдаты, которые шли с Хэнишем или Маэндером, не мечтали увидеть южные земли? Гайвар ничем не отличался от них. Однако в те годы он был еще мальчишкой, и ему не досталось войны.

Халивен ответил на вопросы Гайвара, хотя старался описывать красоты большого мира нейтральным и даже неодобрительным тоном, не поднимая взгляда от земли. Ему казалось, что он совершит какое-то предательство, если во время рассказа станет смотреть в глаза юноше.

Он последовал за Гайваром наверх, на зубчатую стену с бойницами, окружавшую крепость. Отсюда они смотрели на вереницу рабочих, неохотно плетущихся по плато. Халивен ощущал грубую шероховатость соснового дерева под своими ладонями, вдыхал смолистый запах с легкой примесью гниения, глядел на лоскутный ландшафт и участки медной травы, выступающей из-под черного снега, на пятнистое небо, нависшее над головой… Да. Он вернулся домой…

Неожиданно его охватила ностальгия. Как объяснить, почему этот вид ничуть не хуже мерцающих синих вод Акации? Халивен недолюбливал юг за его мягкость, расслабленность, роскошь, достающуюся без усилий. С другой стороны, он больше не верил в то, что его народ — лучший на земле. Халивен видел достаточно отваги и мужества, проявленных иноземцами, встречал в южных краях слишком много красивых вещей. Он больше не мог придерживаться категорических убеждений своих соплеменников. Халивен любил Мейн просто потому… ну, потому что его нужно любить. Может быть, глупая мысль, зато самое доходчивое объяснение чувствам. Впрочем, он сомневался, что сумеет найти слова, которые его молодой собеседник сумел бы принять сердцем. Даже предки не ограничивали свои интересы одним только Мейном…

— Брат Хеберена, — послышался голос, — предки предсказали твой приезд.

Халивену не нужно было оборачиваться, чтобы узнать этого человека. Он подошел неслышно в своих подбитых мехом башмаках. Только жрец Тунишневр осмелился бы обратиться к нему, не называя нареченным именем, и только он мог заявить, что получил сведения от предков, в то время как все остальные узнавали новости более простыми способами — из писем и от гонцов. Мечтательная задумчивость Халивена растаяла как дым.

— Первый жрец, — он выдавил улыбку, — предки не просто предсказали мой приезд. Они стали его причиной.

Тонкие бледные губы жреца изогнулись. Как и у многих служителей Тунишневр, его белая кожа казалась почти прозрачной. Волосы цвета светлой соломы были частично выдерганы, обнажая скальп. Худое, осунувшееся лицо придавало жрецу сходство с высушенными останками предков, которым он поклонялся. Жрец проговорил:

— Хэниш не торопился. Девять лет! Непростительное промедление.

— Нам многое нужно было сделать.

— Непростительное промедление, — повторил жрец раздельно и четко, дабы каждое его слово отпечаталось у Халивена в мозгу. — Ему не может быть оправдания. Хэниш узнает о моем неудовольствии. Поверь. — Он отвернулся и посмотрел на приближающийся караван. — Это и есть наши работники?

— Пятьдесят тысяч человек, — откликнулся Халивен, — плюс-минус несколько сотен.

— Ты привел иноземцев? Южан? — прищурился жрец.

Халивен ожидал вопроса.

— Мы будем их использовать только как чернорабочих. Таскать тяжести, гатить дорогу, ну и все такое. Они не прикоснутся к предкам и священным предметам.

Первый жрец посмотрел на Халивена долгим взглядом, в котором сквозили недоверие и скептицизм. Халивен прибавил:

— Ты будешь лично следить за всеми приготовлениями, дабы убедиться, что профаны-чужеземцы ничем не оскорбят наших предков. Лично я с удовольствием полюбуюсь, как акацийцы гнут спину на благо Тунишневр. А ты?

Жрец не ответил.

Поздним вечером Халивен приблизился к подземной усыпальнице, где покоились предки. Он уже успел переговорить с остальными жрецами, передать подарки немногочисленным представителям знатных родов, оставшимся в Тахалиане, и навестить Калатрок. Там Халивен понаблюдал за тренировками молодых солдат, которые, право слово, не произвели на него впечатления. Огромная зала под деревянным куполом могла вместить гораздо больше людей — и речь шла о крепких мужчинах-воинах, а не худосочных юнцах, которые только грезили о сражениях. Халивен видел, что все эти ребята рады ему и, как могли, старались произвести впечатление своей стойкостью и верностью старым путям. Впрочем, их пыл скорее опечалил Халивена, нежели обрадовал. Он с грустью бродил по полупустым залам, вспоминая о людях, которые умерли или были теперь вдали от Тахалиана. Халивен нечасто осуждал Хэниша, однако на сей раз полагал, что молодой вождь мог бы уделять больше внимания своему собственному дому.

Дойдя до двери в подземную усыпальницу, Халивен немного помедлил, стараясь успокоиться. Сердце стучало с перебоями, ноги болели и едва сгибались. Он и не замечал этого, пока не пришел сюда. Халивен был уже немолод и порядком устал, но вместе с тем все тело словно зудело от нервного напряжения. Он проехал сотни миль, чтобы добраться сюда, и неоднократно представлял себе этот момент. Халивен привалился к двери и ощутил внутри движение. Он вошел, опустился на колени у порога, прижался лбом к холодным камням и не двигался до тех пор, пока ледяное прикосновение не стало казаться огненным. Лишь тогда Халивен выпрямился и поднял взгляд.