Смерть по расчету - Алексей Макеев

В поисках выхода из длинных больничных коридоров Гуров раздумывал, куда же мог уехать на такси Костяков? В тюрьму к Марьяне – невозможно. Домой или, скорее всего, в музей, ведь если это он автор и организатор аферы, то самое время вынести драгоценные монеты из музея и начать продавать их, чтобы нанять любимой, хоть и неверной жене хорошего адвоката. Первоначальный план подсунуть подделки во время мистической кражи потерпел крах – в музее было слишком много сотрудников полиции, чтобы вынести коллекцию. А сейчас шумиха улеглась, от Костякова отстали, так что самое время забрать свою добычу, припрятанную в тайном месте.

Лев, поразмыслив, решил, что стоит поторопиться в музей, чтобы перехватить беглеца.

Он позвонил своему коллеге:

– Понимаю, что ты домой собрался, но есть одна просьба. Можешь заехать домой к Костякову? Он пропал из больницы, сосед по палате сказал, что уехал на такси. Я сам в музей пока прокачусь, не нравится мне это исчезновение.

– Наверное, решил срочно улики уничтожить, вот и рванул, – мысли у Стаса двигались в том же направлении.

К музею Лев подъехал после закрытия. По уже знакомой асфальтовой дорожке он поспешно зашагал в сторону здания, когда в кармане запел телефон.

– Я возле квартиры, на стук никто не открывает. Соседей спросил, они Костякова сегодня не видели, консьержка внизу сидит и на лавочке парочка старушек, говорят тоже, что Владимир Ильич не появлялся. Они про историю с Марьяной в курсе, так что очень внимательно следят за квартирой, ждут продолжения сериала. Такую охрану незаметно не проскочить.

– Я только добрался до музея. Рабочий день закончился, надеюсь, сторож будет на месте. Ты поезжай домой, если понадобится помощь, то сразу тебе позвоню. Надо о побеге Костякова Орлову сообщить и следователю, если в музее наш Владимир Ильич не найдется.

– Я приеду сейчас, успею еще домой попасть, – сказал Крячко, он понимал, что иногда вполне мирные оперативные действия могут окончиться неожиданной кровавой развязкой и лучше поддержать коллегу. Тем более что территория поместья вместе с заросшим парком большая и бродить по ней в темноте можно долго.

Ответить ему Гуров не успел, навстречу на тропинку выбежала пожилая высокая женщина; вид у нее был испуганный, а в руке она держала телефон. Лев Иванович встал на пути и достал служебное удостоверение.

– Старший оперуполномоченный Гуров, что происходит? Куда бежите?

Женщина вцепилась в него мертвой хваткой и, отдышавшись, просипела:

– Ох, как хорошо, что вы здесь. Я уже бежала в полицию звонить. Он там такое устроил, я так испугалась. Забежал, все раскидал и давай кричать на меня.

– Кто, Костяков?

– Да, да! – женщина от шока никак не могла прийти в себя. Гуров шагнул в сторону здания, но она потянула его назад:

– Я боюсь, не пойду туда.

– Оставайтесь здесь, я сам отправлюсь в здание.

Быстрым шагом сыщик дошел до здания музея, толкнул дверь и попал в темную библиотеку. На всех окнах были опущены плотные жалюзи, так что сейчас с улицы не проникал свет фонарей. Он включил фонарик на телефоне, осветил тесные ряды полок и позвал:

– Владимир Ильич, вы где?

Оперативник сделал шаг, потом еще один и прислушался, но в музее царила тишина. Только звуки его шагов разносились эхом по большим помещениям.

Он проверил стену возле стола библиотекаря, но выключателя там не оказалось, так как свет включался где-то централизованно, а пульт с кнопками могли перенести в процессе ремонта в другое место. Гуров осветил себе путь фонариком и медленно двинулся в глубину здания. Миновав один зал за другим, Лев Иванович попал в служебное помещение; возле кабинета директора его ждала ужасная картина. На полу валялась кипа листов с цифрами и текстом, скорее всего, бухгалтерские отчеты и документы; поверх этой кучи бумаги лежал Костяков, а под ним растекалась лужица крови.

Гуров бросился к старику, аккуратно перевернул его и проверил пульс; пожилой мужчина застонал и приоткрыл глаза. Лев Иванович снял куртку и зажал ему кровоточащую рану на животе. Судя по узким порезам, кто-то несколько раз ударил директора музея ножом.

– Это вы? – голос Костякова был еле слышен. Он с удивлением поднес к глазам руку, перемазанную кровью. – Я умираю?

– Кто вас ранил? – Гуров торопливо набирал на мобильнике номер телефона «Скорой». – Срочно реанимацию в Подсвечный переулок, четыре; тяжелое ножевое ранение, кровотечение. Пострадавший мужчина, шестидесяти лет, после сердечного приступа.

Костяков с прикрытыми глазами лежал, пока оперативник разговаривал с диспетчером «Скорой помощи». В какой-то момент сыщику показалось, что хлопнула входная дверь, но в темноте практически ничего не было видно, лишь от фонарика расходилось яркое пятно на полметра вокруг. Костяков застонал, и Гуров не решился отойти от истекающего кровью старика.

Тот с трудом приоткрыл глаза и прошептал:

– Как все глупо, неужели конец. А я так хотел еще пожить, думал, мне Марьяночка родит сыночка.

Щетина на его лице, запавшие щеки и слезящиеся мутные глаза прибавили ему возраста, и Костяков казался совсем дряхлой развалиной.

– Марьяна в тюрьме, а я обманутый, никому не нужный старый идиот. Старый болван, всю жизнь верил людям. Думал, все честные, неподкупные, как я. Думаете, я украл эти монеты, да? Никогда не воровал, хоть и мог. Да, хитрил, по три ставки давал одному сотруднику, но ведь все так живут, так наше государство заботится о своем наследии и его хранителях. – Старик сжал руку Гурова холодеющими пальцами. – Марьяночка так хотела машину, уговаривала меня каждый день. Девочка мечтала о ней, как ребенок мечтает о новой игрушке. Пришлось взять кредит под залог квартиры, и еще много за что я платил. За операцию по увеличению груди, за косметолога, телефоны, драгоценности. Я ведь хотел ее порадовать, дать ей то, что недодали в детстве. Марьяночка выросла в нищете, в деревне, так было приятно видеть ее восхищенные глаза и улыбку, она наполняла меня радостью жизни. За все надо платить, вот я и заплатил. Меня лишат квартиры за долги перед банками. После этой истории вернуться в музей я не могу, Яковлев сожрал меня, сожрал, как хищник, проглотил, как мелкую букашку. Неужели все? Но я еще нужен Марьяночке, она звонила, плакала, попросила меня уничтожить документы на ее столе. Я ведь знал, догадывался, что ей мало денег. Знал, что у нее нечисто с документами, но ведь девочке так хотелось пожить красиво, хоть немножко, хоть чуть-чуть. Я должен был их уничтожить, должен.

– Кто вас ранил, кто? – Гуров повторял вопрос несколько раз, но директор словно