Леонард Коэн. Жизнь - Сильвия Симмонс

Тур — пятьдесят девять концертов за три месяца — начался 5 апреля 1988 года в Германии. «В этом туре у всех было хорошее чувство, — говорит Джули. — Леонард иногда держался в манере вожатого в детском лагере. У нас было заведено так, что если кто-то страдал от джетлага и не спал ночью, можно было повесить на дверь вешалку: это значило, что человек не спит и к нему можно войти, и несколько раз я так приходила в номер к Леонарду — просто перекусить и поболтать». Перла вспоминает, что Леонард производил впечатление человека «очень счастливого и очень весёлого. Многие не знают Леонарда с этой стороны, но он был одним из самых остроумных людей, которых я встречала, с ним было так весело, что мы животы надрывали». Если они с Джули вдруг начинали дурачиться и устраивать водевиль на сцене, Леонард с удовольствием им подыгрывал. На концертах в Испании Леонард попросил Перлу переводить для публики то, что он говорил между песнями, а его речи бывали и длинными, и сложными, и неловкими — в зависимости от настроения и количества выпитого красного вина, — и в любом случае Перле было страшновато переводить, потому что в семье с ней с детства говорили по-английски. «Каждый вечер мы были как на иголках, потому что не знали, чего от него ожидать, — говорит Перла. — Это было очень весело и иногда не менее рискованно, чем импровизационный театр».

В Европе Леонарда часто преследовали фанаты. «Женщины ходили за нами по пятам, — говорит Джули, — и мужчины тоже, если на то пошло, и они спрашивали: «Где остановился Леонард?» В Швеции им пришлось с боем прорываться через толпу девочек-подростков, чтобы попасть на паром, идущий в Данию. «Если Леонард шёл по улице или сидел в кафе, люди просто подходили к нему, — говорит Перла, — вообще никакой приватности. Но он был очень счастлив. Мы вместе долго гуляли по улицам, и я думаю, что он был в своей стихии и очень радовался своему успеху». В Великобритании «Би-би-си» сделали документальный фильм, Songs from the Life of Leonard Cohen («Песни из жизни Леонарда Коэна»), и ещё он получил приглашение из Букингемского дворца выступить на концерте «Фонда Принца»11391 — на одной сцене с Эриком Клэптоном, Элтоном Джоном, Dire Straits, Bee Gees и Питером Гэбриелом. Джули вспоминает: «Питер Гэбриел подошёл к Леонарду с пластинками в руках, чтобы попросить автограф. Он был как юный ученик какого-то гуру: «Подпишите, пожалуйста, эту [пластинку]. А эта — для моего сына». Принц Чарльз — вырученные от концерта деньги шли его благотворительной организации — тоже был поклонником Коэна. «Оркестровки — фантастика, и слова, тексты, и так далее, — сказал принц в интервью британскому телевидению. — Он удивительный человек, и у него такой невероятно спокойный, хриплый голос» [6]. В Исландии Леонарда принял президент страны.

Накануне Дня независимости они вернулись в США. Леонард уже давно привык к разнице между европейскими и американскими турами. Но концерт в Карнеги-холле 6 июля прошёл как нельзя лучше. Билетов не осталось, пришли толпы журналистов. «Я помню, что подумала: если на Карнеги-холл сейчас упадёт бомба, от американской рок-критики ничего не останется, — говорит Шэрон Вайс, — столько журналистов попросили билет на концерт». Обозреватель «Нью-Йорк Пост» Айра Мейер писал: «Если когда-нибудь появится премия эмоциональному лауреату в мире поп-музыки, никто не сможет оспорить её у Леонарда Коэна. Он — в великолепной форме — дал выход всем тем сомнениям, страхам, желаниям, воспоминаниям и сожалениям, из которых состоит любовь в XX веке».

После двух концертов на Западном побережье, в Беркли и Лос-Анджелесе, был устроен трёхмесячный перерыв, а в октябре тур по Северной Америке продолжился. На Хеллоуин они выступили в Техасе, в популярной музыкальной программе с большой историей, Austin City Limits, которая транслируется на канале PBS. 16 ноября американский тур завершился там же, где начался, — в Нью-Йорке, где газета «Нью-Йорк Таймс» провозгласила I’m Your Man альбомом года. Леонард задержался в Нью-Йорке. Там теперь жили Адам и Лорка, и до Хануки оставалась пара недель. Леонард нашёл гостиницу в одном из манхэттенских районов попроще и начал готовиться к празднику.

* * *

Восьмидесятые стали трудным временем для многих музыкантов, начавших карьеру в шестидесятые. В десятилетие, когда стиль занял место содержания, яппи — деловые молодые люди — пришли на место хиппи, блестящие компактдиски отправили виниловые пластинки на свалку истории, а при помощи наркотиков люди раздували собственное эго вместо того, чтобы пытаться расширить своё сознание, эти артисты не находили себе места. Хотя в первой половине 80-х Леонарду пришлось тяжело, к концу этого десятилетия он сумел адаптироваться гораздо успешнее, чем большинство его (более-менее) современников. У него был стиль, электронный бит, синтезаторы и видео — два отличных клипа, снятых Доминик Иссерманн, которой посвящён альбом I’m Your Man (вокруг рисунка, изображающего танцующих мужчину и женщину, — надпись: «Все эти песни посвящены тебе, Д. И.»).

I’m Your Man продавался лучше всех предыдущих альбомов Леонарда. «Если говорить о моей так называемой карьере, — говорил Леонард, — он определённо стал моим возрождением. Но трудно считать его возрождением лично для меня. Он был сделан в обычной для меня унылой и болезненной атмосфере» [7]. Сюзанна подала против Леонарда иск, желая получить от него деньги, а его роман с Доминик был готов развалиться на куски. Леонард досконально знал па этого сложного танца: близость и отдаление, расставания и примирения, бег на месте и затем, когда замолкла музыка, прощание.

Романы часто перерастали в прочную дружбу; по-видимому, Леонард остался в хороших отношениях со многими бывшими возлюбленными, и, кажется, среди них на удивление мало тех, кто плохо о нём думает. Но если не заглядывать далеко в будущее, конец долгого романа означал эйфорию свободы, на смену которой приходила депрессия, а из неё Леонард выходил с новым стихотворением или песней.

В нескольких интервью Леонард заявлял, что он не сентиментальный человек и не склонен к ностальгии, что он не оглядывается назад (то же подтверждается последними строчками песни «Chelsea Hotel К2»). Религия подкрепляла эту позицию: когда жена Лота обернулась, чтобы кинуть прощальный взгляд на Содом, Бог обратил её в соляной столп. Как писатель Леонард скорее был склонен вглядываться в себя или смотреть по сторонам, но всё же иногда он вспоминал женщин, с которыми расстался. В романе «Любимая игра» главный герой, альтер эго Леонарда, пишет любимой девушке, радостно ожидая расставания: «Дорогая Шелл, если бы ты мне это позволила, я бы держал тебя всегда на расстоянии 400 миль и писал бы тебе чудесные стихи и письма… Мне страшно жить почти везде — не страшно жить только в ожидании». Леонард-писатель буквально питался этим парадоксальным соединением расстояния и близости. Леонарду-человеку приходилось сложнее. Кажется, что часто этот парадокс делал его несчастным, и как несчастный человек он обращался к Богу. Но, как сказал ему Роси, «нельзя жить в мире Бога. Там нет ни ресторанов, ни туалетов» [8].

В Лос-Анджелесе, где Леонарду было, в общем, нечем заняться, депрессия вернулась. Она возвращалась «циклично», говорил он [9], - иногда даже в такие моменты, когда всё у него шло хорошо, и тогда ему было стыдно.