Оборотень - Фридрих Незнанский

Черт бы их побрал, все эти сказки со счастливым концом! В сказки со счастливым концом Алексей Снегирев не верил уже очень, очень давно. Во всяком случае, лично к нему они не имели ни малейшего отношения.

Алексей смотрел на темные бархатистые лепестки и думал о том, что за последнее время умудрился наделать несусветное количество глупостей. К Вадьке вот приперся на день рождения. Сам подставился и ребятишек подставил…

Насколько легче станет даже близким друзьям, если Алексей Снегирев по прозвищу Скунс действительно растворится в воздухе. Исчезнет. Навсегда канет.

Аленушка Ветлугина смотрела с фотографии, и где-то ведь гулял по свету убивший ее человек. Вот уж кто точно сожрал все свои финики вместе с корзиной. Незачем ему жить. Не заслужил…

Но об этом Алексей станет думать завтра. А пока ему думать не хотелось вообще.

Только стояло перед глазами нежное лицо Иры Турецкой, и в простреленной когда-то груди мучительно ныло.

Ире он твердо решился рассказать о себе все. Причем сегодня же.

Ира вынырнула из бокового служебного подъезда и сразу увидела Алексея. Он прогуливался неподалеку с букетом цветов, увидел ее и пошел ей навстречу.

— Алеша, вы меня совсем избалуете! — принимая розы, шутливо проговорила она.

Они снова шли по бульварам, потом по Остоженке. На сей раз Снегирев все больше молчал, говорила Ирина. Она рассказывала ему про дочку, по которой за эти два дня успела смертельно соскучиться, про самые обыденные и простые дела, временами спохватываясь:

— Да вам это, наверное, не интересно?..

— Вы рассказывайте, Ирина Генриховна, — всякий раз отвечал Алексей, и ей слышалась в его голосе глубоко загнанная тоска. Что-то подсказывало ей: интересоваться тем, что она готовила вчера на обед, мог только человек, для которого все это было приметой мирной домашней жизни. Жизни, ушедшей давно и навсегда. Или вовсе не состоявшейся.

Когда они сидели на уже знакомой, «их» скамейке у «Кропоткинской», Ира вдруг спросила — просто, по-дружески:

— Что-то болтаю я и болтаю, а вы, Алеша, никогда мне о себе не рассказывали. Вы женаты?

Она предвидела ответ, и он действительно медленно покачал головой:

— Нет. Никогда не был.

— А кем работаете?.. Ой! Вам, наверное, нельзя говорить… будем считать, я ни о чем вас не спрашивала…

Пока она торопливо договаривала эти слова, в голове вереницей пронеслось несколько гениальных догадок. Его прошлогодние подвиги, свидетельницей которых она была. В тот ноябрьский вечер он долго разговаривал с Сашей, и дальше у них были какие-то дела. Значит, коллега, только из другой службы. Какой-нибудь крутой агент. Засекреченный. Внедренный. Ибо представить, чтобы такому человеку, приехавшему рано утром на поезде, совсем некуда было…

— Ирина Генриховна, вы смотрели последнюю передачу Ветлугиной? — вдруг спросил Алексей.

— Конечно, смотрела, — пожала плечами Ирина, не понимая, какое отношение к делу имела та трагическая передача.

— Она снимала меня, — глядя ей в глаза, сказал Алексей. Ира отреагировала совсем не так, как он ожидал. Она не отшатнулась, не замерла в ужасе, не кинулась прочь. Она просто ничего не поняла.

— Правда? А у вас хорошо получилось, — сказала она. — Очень здорово вы киллера изобразили. Правда, здорово. Наши все так и считают, что там человек из милиции на самом деле сидел.

Алексей не ожидал, что у него так заколотится сердце. Он-то воображал, будто в своей жизни эту стадию давно миновал.

— А почему в таком случае, — спросил он, — они меня за убийство ославили?.. Мои приметы объявили на всю страну?

Ира нимало не смутилась.

— Надо же им было что-то изобразить, — как об очевидном, сказала она. — Чтобы народ знал: есть зацепки, люди работают…

Святая простота, подумал он. Счастливые люди, которым все ясно.

— Ира, — сказал он тихо, ровным голосом, в первый и последний раз опустив отчество. — Я не притворялся. Я не из органов. Я действительно наемный убийца. Просто так получилось, что у нас с Александром Борисовичем… несколько особые отношения…

Жена старшего следователя Турецкого изумленно посмотрела в его напряженное, одеревеневшее лицо, потом фыркнула, ткнулась носом ему в плечо и беззвучно расхохоталась.

— Извините, — сказала она затем. — Я же знала, что вам нельзя рассказывать…

И тогда он просто начал говорить. Перед ним снова разверзался мерцающий звездами тропический океан, и он плыл в нем, даже не гадая, кто первым появится: акула или дельфины. Алексей рассказывал подробно и беспощадно. Про то, как был диверсантом и как лучший друг, повинуясь приказу, всадил ему пулю в грудь и спустил с четырнадцатого этажа, и как вышло, что теперь ему иногда снятся страшные сны. И про то, что было дальше. Про то, как он распорядился своей жизнью. И чужими смертями. Ира слушала молча. Сперва она косилась на него и недоверчиво улыбалась, потом перестала. О том, что Алену убил не он, Алексей не стал даже и упоминать. Это было излишне. Ира сосредоточенно смотрела перед собой, но вряд ли что-нибудь замечала. И наконец вообще закрыла глаза. Они стояли рядом, и Алексей все время ждал, чтобы она отстранилась, убрала от его руки свой локоть, но Ира не двигалась.

— Вот видите, — глухо проговорил он наконец, — я ничего не соврал ни вам, ни Ветлугиной… Ирина Генриховна.

Она посмотрела на него и вдруг, всхлипнув, снова уткнулась ему в плечо лицом. Но плакать не стала. Алексей очень осторожно обнял ее за плечи. Он знал, что так и не превратился для нее в бешеную собаку, которую следовало усердно ловить и милиции, и каждому честному гражданину. И за это был благодарен.

— Пойдемте, Ирина Генриховна, — выговорил он совсем тихо. — Что ж супруга вашего зря волновать. Его и так начальство живьем ест…

Ира не двинулась с места. Обоим не хотелось уходить, взрослым людям, прекрасно понимавшим, что у них на двоих так и останутся вот эти гаснущие летние сумерки, да тепло случайного прикосновения, да темно-красные розы, понемногу начинавшие увядать.

23.00. Квартира на Фрунзенской набережной

Наконец послышался шум открываемой двери. Турецкий прислушался. За дверью ему почудился какой-то разговор, затем все смолкло. Дверь открылась, в прихожей зажегся свет. Турецкий понял, что пришла Ирина, ведь члены семьи прекрасно узнают друг друга по обычным каждодневным звукам.

Александру Борисовичу, не терявшему хладнокровие в самых неожиданных и опасных ситуациях, на этот раз спокойствие явно изменило. Он вышел из комнаты и сказал:

— Ну что ж, значит, «муж в Тверь, а жена — в дверь»?

Он хотел произнести эти слова шутливо, но прозвучали они серьезно, даже трагически.

Турецкий в этот миг напрочь забыл о том, что сам только недавно выбрался из постели другой женщины и командировка казалась ему очень удачным предлогом. Но ему ни разу не приходило в голову, что командировка может оказаться таким же удобным временем и для Ирины. А стоила бы подумать. Сколько анекдотов начинается стандартным: «Уехал муж в командировку…»