Ольга, княгиня воинской удачи - Елизавета Дворецкая

Ингвар положил «белужий камень» на стол; тарханы и багаины из приближенных Калимира тянули шеи, пытаясь разглядеть это чудо. Многие о нем слышали, но видеть не приходилось никому.

– Истинно княжеский дар! – воскликнул удивленный и обрадованный Калимир. – Сегодня он нам не пригодится, но тому, кто имеет дело с греками, это средство и впрямь дороже золота. Я буду хранить его в чаше Никифора. И пусть дух его знает: о камень нашей с тобой дружбы коварство греков обломает свои гнилые зубы!

За столами засмеялись. Ингвар отпил из чаши, передал ее Бояну и снова сел. Ныла рана в бедре, но на душе посветлело. Сомнениям настал конец. Князь руси знал: это решение, принятое над чашей Никифора, обойдется ему недешево.

Но жизнь не сказка, где волшебный меч просто достают из-под камня. А меч ему еще понадобится.

* * *

Продвигаясь по Вифинии на восток, русы миновали устье следующей после Сангарии большой реки – Гипия. Большое селение лежало на самом берегу моря: на песке виднелись лодки, у воды теснились глинобитные рыбацкие хижины, крытые высушенной морской травой, а чуть выше краснели черепицей кровли более крупных и богатых домов, сложенных из старинного камня. Над крышами высилась округлая, уже хорошо знакомого русам вида кровля церкви, увенчанная крестом. По виду селение обещало легкую добычу, однако сразу настораживала тишина: нигде не виднелось движения, и появление в заливе сотни скутаров с вооруженными чужаками как будто осталось незамеченным.

Когда высадились, стала ясна причина: селение оказалось пустым. Жители бежали, увели скот, унесли все ценное. Двери церкви были заперты, но внутри не обнаружилось ничего пригодного в добычу – лишь каменные столпы да настенные росписи.

Осмотрели дома, что побольше и побогаче. Бежавшие хозяева унесли именно то, что русы предпочли бы взять, – хорошую одежду, посуду, дорогую утварь, не говоря уж о деньгах и украшениях. Оставили глиняные горшки и каменные скамьи.

В одном хорошем доме обнаружился погреб; сунувшись в него с факелом, Альв тут же выскочил назад с проклятьями. Остальные охнули: его ноги выше щиколотки оказались насквозь мокры от чего-то красного. Первая мысль была – кровь, ибо крови в Греческом царстве русы повидали уже немало. Там что – трупы? Но, когда принесли еще три факела и осторожно заглянули снаружи, рассмеялись. Погреб был полон разбитых амфор с красным вином, и все содержимое стояло внутри озером.

В этом же доме обнаружили расколоченные горшки масла, а в пифосы с мукой было набросано песка и камней. Эти пифосы – огромные глиняные емкости, зарытые в землю, служили грекам хранилищами зерна и муки, как славянам – зерновые ямы. С узким дном и широким горлом, многие из них были так велики, что в них свободно помещался взрослый человек; уже привыкнув, русы знали, что женщины и дети часто прячутся в пифосы. Но в этих никого живого не обнаружилось, зато в запасы зерна тоже было насыпано песка, и к тому же оттуда отчетливо несло мочой. Жители постарались лишить захватчиков какой бы то ни было добычи – испортили припасы, какие не под силу оказалось увезти.

Примерно то же застали и в других домах, где имелись излишки. Разозленные русы хотели было эти дома поджечь, но Мистина велел обождать: успеется перед отплытием.

Неудача разочаровала, однако не удивила: не в первый раз. Теперь уже весть о русах летела впереди них по побережью. Здесь заселена была довольно узкая прибрежная полоса, а не далее одного-двух роздыхов от моря начинались горы. Успех обеспечивали быстрота и внезапность. Держать в одном месте без малого семнадцать тысяч человек было бессмысленно и неудобно, и Мистина решил действовать как прежде – загоном, только в куда более широких границах. Войско двинулось вперед почти без остановок: только на ночлег. На каждой стоянке какая-то дружина, в тысячу или две человек, смотря по населенности местности, оставалась и уходила прочесывать побережье до самых гор, чтобы потом, взяв добычу, нагонять войско.

Уже два раза натыкались на города, обнесенные каменными стенами. Эта местность была освоена греками настолько давно и те столько веков воевали между собой и с разными другими противниками, что укреплений понастроили немало. В первый раз бояре решили просто обойти крепость и не тратить время на осаду, чтобы не дать жителям округи возможность разбежаться и спрятаться в горах. Но оказалось, что в окрестностях нет никакой добычи: предупрежденные дымами пожарищ, беженцами и гонцами от стратига фемы, жители сел бежали в город, угнали скот, унесли припасы. А пока дружины обшаривали округу, из крепости ночью вышел греческий отряд и перед самым рассветом напал на русов под началом Вагуды, ночевавших в каком-то селе. Превосходя двухсотенную дружину числом, греки почти всех перебили, человек двадцать взяли в плен.

Правда, им меньше повезло, когда на пути обратно в город они наткнулись на дружины Творилюта и Оддгейра. Пытаясь уклониться от боя, греки бросили обоз и пленных – так выяснилась судьба Вагуды, – и фемная пехота греков была русами разбита, но конница ушла и снова затворилась в городе.

Тогда Мистина, разозленный потерей еще одной дружины и еще одного родовитого воеводы, а также наученный ошибкой, решил город взять. В прибрежной полосе, а больше в предгорьях, росло немало деревьев, пригодных для изготовления осадных лестниц: дуб – хоть и не тот, что на Руси, – ель, сосна, береза, бук. Вырубив ствол, очищали от веток, набивали поперечные опоры. Помня рассказы Барда об осаде Сигфридовыми войсками Парижа, сколачивали из расколотых жердей большие щиты, чтобы под ними помещалось сразу несколько человек.

Выбрав наиболее обветшавшие участки стены, в предрассветный час русы пошли на приступ. Прикрывались щитами от камней и стрел, летящих сверху, подтащили к воротам сделанный из самой большой ели таран. При помощи лестниц и железных крюков полезли на стены. В двух местах греки отбились, в трех – где их осаждали Тородд, Векожит и молодой князь Зорян с Ловати – защитников оттеснили со стен. Зная, что в городе сидят убийцы Вагудиной дружины, русы стремились внутрь густо и упорно. Дружина местного стратига сильно уступала им числом, и когда русы наконец получили доступ в город, все стратиоты скоро были перебиты. А с ними заодно, в возникшей давке и смятении, и немало жителей. Мистина приказал освободить проход через ворота и выпустить простолюдинов и беженцев. Иначе невозможно было пройти по улицам: так плотно они были забиты мертвыми телами, живыми людьми, блеющим скотом, повозками и пожитками.

Скот и пожитки, конечно, остались внутри, и все богатства округи разом попали в руки русов. Осада стоила им еще человек двести погибших и умерших от ран, в том числе двоих воевод. Торфаст был убит стрелой из стреломета в грудь – не спас и пластинчатый доспех, – а Войта получил копьем в горло, пытаясь взойти на стену. Слишком раззадорился и опередил своих – а греки и рады были снять скифского воеводу, без труда опознанного по блестящему медью шлему.

Впрочем, сам греческий стратиг тоже был найден среди убитых. Мистина велел Вермунду спросить у пленных, кто это и как зовут, но имя быстро выскользнуло из памяти – не то Геронтий, не то Февронтий… Главное, что на нем был клибанион с позолоченными чешуйками на груди, и тот остался цел – погиб стратиг от удара ростовым топором по шее. Бармица оказалась испорчена, оружие пошло в пользу победителя – это оказался Жирята из дружины Острогляда. Шлем стратига он отдал своему боярину, а клибанион порешили вручить Мистине: такая роскошь пристала только воеводе.