Другая жизнь - Лайонел Шрайвер

– Здорово.

Флика зло рассмеялась, изо рта потекла слюна.

– Не очень, как выяснилось. Мы все были приглашены на премьеру, но моего ролика не было в фильме.

– Почему они его не использовали? Они как-то это объяснили?

– Еще бы. Глава фонда сказал, что не уверен, что у меня достаточно позитивный взгляд. – Она захихикала.

– Полагаю, ты должна воспринимать эти слова как комплимент.

– Может быть. Но настоящая причина не в этом. Я случайно услышала разговор одного из директоров у стойки администратора. Он сказал, что удачно получилось сделать правильный акцент и «скрытый намек» для спонсоров. Дети выглядели «больными», но «милыми». Дошло? Ведь я всего лишь… – Флика закашлялась, – просто «больной» ребенок.

– Мне кажется, ты очень милая.

– Не надо, Глин. У меня, конечно, проблемы с глазами, но я не слепая. – Не будучи курильщицей, Флика иногда начинала говорить низким грудным голосом. – А еще что-то происходит с моими родителями. Они больше не ругаются, а это, как ни странно, дурной знак. Мне кажется, они собрались разводиться.

– Нет! Я в это никогда не поверю! Хотя они могут остаться вместе ради тебя.

– Какая разница, верим мы или нет. Посмотрим. Но меня не покидает чувство, знаешь, будто они просто живут в одном доме, как соседи. Я подозреваю, именно из-за этого Хитер очень поправилась.

– Это плохо. Она всегда была такой хорошенькой маленькой девочкой.

– Хорошенькой, может быть, но уже не маленькой точно. У нее появились друзья, они принимают нейролептики, противосудорожные препараты, риталин и всякое такое, и они все очень толстые. Она жалуется, что набрала вес из-за кортомалофрина.

– А он от чего?

– Это просто леденцы. Лекарство, придуманное моими родителями специально для Хитер, чтобы она чувствовала себя особенной. Они жульничали много лет – до меня дошло только несколько недель назад. Я услышала, как папа ворчал на маму, зачем выбрасывать десять баксов, чтобы получить «рецепт» и купить «лекарство» в аптеке, когда можно просто насыпать в пузырек «Эм энд Эмс». Позже я его спросила, что это все значит, и он раскололся. А Хитер жалуется на «побочные эффекты», хотя на самом деле «побочные эффекты» дает мороженое «Хааген Дацс»… Меня это достало. Думаю, я поступила… плохо. – Флика смущенно улыбнулась.

– Ты ей рассказала.

– Да. Она мне не верила, пока я не растерла в порошок весь пузырек с ее кортомалофрином, размешала в стакане воды и вылила себе в трубку. Ничего не произошло. Меня не увезли в больницу с передозировкой. Тогда до нее дошло – она дура.

– Суровая шутка.

– Да, – улыбнулась Флика. – Но знаешь, мне было не смешно.

– Что сказали родители?

– Ей пришлось подыскивать настоящие лекарства – антидепрессанты. А еще они стали такие вежливые друг с другом. «Джексон, дорогой, будь любезен, передай мне салат». Может, ей и нужен золофт, но от него точно поправляются. За последние пару месяцев Хитер набрала пять фунтов.

– Лучше бы она и тебе одолжила.

– Да уж, и тебе тоже.

– Слушай, что-то нашла для своей коллекции мобильных телефонов? – Сама мысль о том, что кто-то может «собирать» раритеты современных технологий, которые для нее все равно оставались новинками, заставляла Глинис чувствовать себя старухой.

– Нашла настоящую рухлядь 2001 года, – с гордостью заявила Флика тоном человека, отыскавшего на блошином рынке предмет времен Людовика XIV. – Такой огромный, прямоугольный. Если показаться с таким в школе, смеху будет на весь город. А как ты? Когда следующая химия?

Ох, а было время, когда подруги спрашивали: «Над чем ты работаешь?» или «Когда собираетесь поехать за границу?».

– На следующей неделе, – ответила Глинис. – Поэтому я и могу с тобой разговаривать. После предыдущей прошло уже две недели. Но процедуру сделают только в том случае, если анализ крови будет приемлемым.

– Химия – ты мне никогда не рассказывала. Как это? Удивительно, но раньше ее об этом спросили лишь пара друзей. Слово «химия» было на слуху у ровесников Глинис, все привыкли и считали, будто знают, что это такое. Но они не знали.

– Кто-то приходит один, кто-то с сопровождением. Я не склонна быть в компании…

– Неудивительно.

– Все считают меня надменной и заносчивой.

– Что так и есть.

Глинис сама удивилась: стерпела от семнадцатилетней девочки то, чего никогда не простила бы подруге.

– Не стоит меня винить. Слушать, как они хвастаются, чем их вырвало или какая сыпь появилась после последней процедуры… Лучше я посижу одна.

– Я тоже не люблю общаться с больными СВД, – сказала Флика, привычным движением стерев слюну с подбородка напульсником на запястье. – Никто из нас не любит. Летний лагерь еще ничего, но на занятия в группе поддержки мало кто приходит. Родители общаются, а мы просто делаем вид, что нам нравится.

– Честно признаться, я удивлена. Вас ведь так мало. Неужели неинтересно обменяться мнениями?

– Если бы ты была такой, как я, захотела бы смотреться в зеркало? Когда я одна, то стараюсь забыть об этом. У меня даже получается. Я плохо хожу, но все же могу добраться, куда мне надо. Когда я вижу других детей, я понимаю, что они уроды. И я урод. Не хочу этого видеть. И стараюсь не видеть.

– Чтобы ты не думала, что я социально изолируюсь, скажу, что последний раз у меня был разговор в приемной, пока я ждала химию. Мы разговорились, потому что я услышала, что у него тоже мезотелиома, а это как СВД: нас тоже мало. Оказалось, он до сих пор работает. Страшно представить. Я едва двигаюсь, а он кирпичи кладет. Но он не может уволиться, работа нужна для страховки.

– Нам повезло. Мама и Шеп терпят свои ненавистные работы, чтобы обеспечить нам достойный уход.

Своим поведением Флика пробуждала в Глинис желание излить кому-то душу. Но всему есть предел. Не стоит объяснять девочке-подростку, что «ненавистная работа» ее мужа – одна из составляющих мер его наказания. За Пембу, за планы на Будущую-Будущую жизнь, в которой нет места его жене, и за то, что у нее рак.

– Знаешь, – Глинис вернулась к разговору, – иногда со мной ездит Нэнси, соседка, которую я раньше терпеть не могла, а теперь не могу без нее обходиться. Сначала мы прохлаждаемся в приемной, люди проверяют, все ли у них нормально на голове; многие женщины носят косынку, знаешь, как русские бабушки, чувствуешь, словно оказался в прошлом веке.

Мужчины более изобретательны – бейсболки, всевозможные шляпы. Один парень каждый раз приходит в «стетсоне» с серебряной звездой, как шериф на Диком Западе. Перед выходом я принимаю апрепитант, за полчаса до процедуры выпиваю «марципан». Правда, пока жду, еще успеваю принять несколько таблеток. Помнишь кожаную папку для бумаг, которую мне подарила твоя мама, мне с ней очень удобно. Раньше я пользовалась пластиковой папкой. Некоторые посетители приходят в гости с ароматическими свечами, от которых меня тошнит. Но у твоей мамы потрясающий талант делать подарки.