Земля обетованная - Барак Обама

и Джон. Мы иногда называли их "Четыре вершины". На протяжении почти всех следующих восьми лет динамика отношений между этими людьми будет играть ключевую роль в формировании моего президентства. Я привык к ритуальному характеру наших совместных встреч, к тому, как они входили в зал по одному, каждый из них предлагал рукопожатие и приглушенное признание ("Господин президент… господин вице-президент… Вице-президент…"); как, когда мы все рассаживались, Джо и я, а иногда и Нэнси, пытались легкомысленно пошутить, считая себя счастливчиками, если получали от остальных троих скупую улыбку, в то время как мои сотрудники приводили пул прессы для обязательной фотосессии; как после того, как пресса была выдворена и мы перешли к делу, эти четверо старались не показывать свои карты и не брать на себя твердых обязательств, их комментарии часто посыпались тонко завуалированной критикой в адрес своих коллег, которых объединяло лишь общее желание быть где-нибудь в другом месте.

Возможно, потому что это была наша первая встреча после выборов, возможно, потому что к нам присоединились их соответствующие кнуты и заместители, а возможно, из-за серьезности того, что стояло перед нами, "Четыре вершины" были на высоте, когда мы собрались в тот день в начале января в роскошном зале LBJ, расположенном рядом с залом заседаний Сената, вместе с другими лидерами Конгресса. Они с заученным вниманием слушали, как я приводил доводы в пользу Закона о восстановлении. Я упомянул, что моя команда уже обратилась к их сотрудникам с просьбой внести свой вклад в актуальное законодательство и что мы приветствуем любые предложения по повышению эффективности пакета стимулирующих мер. Я отметил, что также надеюсь встретиться с каждым из их фракций сразу после инаугурации, чтобы ответить на дополнительные вопросы. Но, учитывая быстро ухудшающуюся ситуацию, я сказал, что скорость имеет первостепенное значение: Нам нужен законопроект на моем столе не через сто дней, а через тридцать. В заключение я сказал собравшимся, что история будет судить всех нас по тому, что мы сделали в этот момент, и что я надеюсь, что мы сможем добиться такого двухпартийного сотрудничества, которое восстановит доверие встревоженной и уязвимой общественности.

Учитывая, что я просил лидеров Конгресса сделать то, что обычно занимает год законодательного процесса, в течение одного месяца, реакция в зале была относительно сдержанной. Мой давний друг Дик Дурбин, сенатский кнут, спросил об увеличении доли стимулирующих долларов, предназначенных для инфраструктуры. Джим Клайберн, представитель большинства в Палате представителей, предложил наглядный урок истории о том, как Новый курс обошел стороной черные общины, и спросил, как мы собираемся предотвратить то же самое в таких местах, как его родной штат Южная Каролина. Виргинец Эрик Кантор, второй по рангу республиканец в Палате представителей и один из консервативных "младотурков", который, как известно, претендует на место Бонера, похвалил некоторые предложения по снижению налогов, которые мы включили в пакет, но спросил, не будет ли большее, постоянное снижение налогов работать лучше, чем расходы на то, что он считает неудачными либеральными программами, такими как продовольственные талоны.

Однако именно комментарии Гарри, Митча, Нэнси и Джона, произнесенные со стиснутой зубами вежливостью и требующие некоторой расшифровки, дали мне и Джо наилучшее представление о реальном положении дел.

"Что ж, господин избранный президент, — сказала Нэнси, — я думаю, американскому народу совершенно ясно, что вы унаследовали ужасный беспорядок. Просто ужасный. И, конечно, наша фракция готова сделать ответственное дело, чтобы убрать этот беспорядок, который вы унаследовали. Но я надеюсь, что наши друзья по другую сторону прохода помнят, что именно демократы, включая вас, господин избранный президент, сделали шаг навстречу… Несмотря на то, что, как мы все знаем, было плохой политикой… именно демократы были готовы помочь президенту Бушу с TARP. Я надеюсь, что наши друзья-республиканцы примут такой же ответственный подход в этот, как вы сказали, очень критический момент".

Перевод: Не думайте ни минуты, что мы не будем напоминать американскому народу при каждом удобном случае, что республиканцы вызвали финансовый кризис.

"Нашей фракции это не понравится, — сказал Гарри, — но у нас нет особого выбора, поэтому мы просто должны добиться своего, хорошо?".

Перевод: Не ждите, что Митч Макконнелл хоть пальцем пошевелит, чтобы помочь.

"Что ж, мы рады слушать, но при всем уважении, я не думаю, что американскому народу нужны еще большие расходы и спасения", — сказал Бонер. "Они затягивают пояса, и они ожидают, что мы сделаем то же самое".

Перевожу: Моя фракция распнет меня, если я скажу что-нибудь, что звучит как сотрудничество.

"Я не могу сказать, что у вас есть большой аппетит к тому, что вы предлагаете, господин избранный президент, — сказал Макконнелл, — но мы приглашаем вас прийти на наш еженедельный обед и изложить свою точку зрения".

Перевод: У вас, должно быть, сложилось ошибочное впечатление, что мне не все равно.

Когда мы спускались по лестнице после окончания встречи, я повернулся к Джо.

"Что ж, могло быть и хуже", — сказал я.

"Да", — сказал Джо. "Никаких потасовок не было".

Я рассмеялся. "Видишь там? Это прогресс!"

Ввиду того, что в первые несколько недель после моего вступления в должность все было очень непросто, у меня почти не было времени, чтобы задуматься о повсеместной, обыденной странности моих новых обстоятельств. Но не заблуждайтесь, это было странно. Все вставали, когда я входил в комнату. "Садитесь", — рычал я, говоря своей команде, что подобные формальности не в моем стиле. Они улыбались и кивали, а затем делали то же самое при следующей встрече.

Мое первое имя практически исчезло, его не использовали никто, кроме Мишель, наших семей и нескольких близких друзей, например, Марти. В остальном это были "Да, господин президент" и "Нет, господин президент", хотя со временем мои сотрудники, по крайней мере, перешли на более разговорное "POTUS" (президент Соединенных Штатов), когда говорили со мной или обо мне в Белом доме.

Мой ежедневный график внезапно превратился в закулисную перетягивание каната между различными сотрудниками, агентствами и избирательными округами, каждый из которых хотел, чтобы их дела были освещены или их проблемы рассмотрены, а результаты выплескивались через скрытый механизм, который я так до конца и не понял. Тем временем я обнаружил, что всякий раз, когда агенты Секретной службы шептали в свои наручные микрофоны, они передавали мои передвижения по радиоканалу, контролируемому персоналом: "Ренегат направляется в резиденцию", "Ренегат в ситуационную комнату" или "Ренегат во вторичный холд", что было их скрытым способом сказать, что я иду в туалет.

А еще был постоянно присутствующий передвижной пресс-пул: стадо репортеров и фотографов, которых нужно