Ты следующий - Любомир Левчев

Светлин стал серебристо-серым, совпав с колоритом своих картин.

Это событие не было ни поводом, ни причиной. Одна-единственная погрешность весов, которые мерят тайны человеческих взаимоотношений и превращают симпатии в антипатии. Не более того.

А что меняло колорит мира? Внутренний или внешний свет? В студенческие годы Светлин писал в коричневой, академической, немного мутной, как молодые вина, гамме. И так до первой молодежной выставки. После нее колорит его картин вдруг поменялся. Про цвету его творения стали походить на ту странную оловянную утварь, из которой в последний раз в своей жизни пил принц Датский.

Что это был за колорит? Почему вдруг Вселенная побледнела?

Говорят, что 1970 год прошел под знаком очередной мировой выставки — ЭКСПО-70 в Осаке. Она была самой крупной и самой впечатляющий за всю 120-летнюю историю этих шумных исповедей человеческой цивилизации. Мнительные и недоверчивые, люди продолжают быть жадными до новых чудес, чтобы верить. Как во времена Христа. Именно эти вечные зрители великих явлений и изрекли: «Любое чудо — на три дня». Тем не менее давным-давно забытая ЭКСПО запуталась в моем сознании, как «Икар» Брейгеля.

Участие Болгарии было весьма амбициозным и успешным. Что значит успешным? Японцам понравился красивый для такой маленькой страны павильон: стеклянные пирамиды, символизирующие горы. Им понравилась культурная организация экспозиции (если я не ошибаюсь, за это отвечал мой талантливый друг режиссер Выло Радев). Но в первую очередь им понравилось выступление детских хоровых коллективов. У японцев культ детей. Но на ЭКСПО прежде всего демонстрировались сверхновые достижения науки и техники, а также моделировались тенденции развития человеческого сознания.

Выставка в Чикаго 50 лет назад впервые сформулировала тематический девиз: «Век прогресса». Сейчас, уже в Японии, ЭКСПО проводилась под девизом «Прогресс и гармония человечества». Возможно, за это время человечество поняло, что прогресс разрушает традиционную веру в гармонию. Хаос уже предъявлял свои научные претензии на роль властелина Вселенной. А человеческая личность хотела спасти от стихии свой гармоничный подъем.

Тодор Живков посетил Осаку в самом начале выставки. О его искреннем удивлении новыми технологиями свидетельствует тот факт, что на обратном пути из Японии он остановился в СССР, встретился с Леонидом Брежневым и передал ему памятную записку. В ней он писал, что в том случае, если социалистические страны не примут срочные меры по перениманию, внедрению и развитию научно-технических технологий и культурных тенденций, их ожидает фатальное отставание. Брежнев не только не придал значения его обеспокоенности, но даже упрекнул Живкова в том, что он, как рыбка, попался на удочку капиталистической сенсационности. Философия застоя уже действовала, подобно снотворному, от которого не просыпаются.

Тогда Живков решил действовать самостоятельно, в меру собственных сил и возможностей. Вернувшись в Болгарию, он распорядился сформировать большие группы специалистов во всех областях и отправить их в Японию — посмотреть на чудо ЭКСПО-70. Последняя группа, посетившая выставку перед самым ее закрытием, состояла из деятелей культуры. Дипломатические чиновники называли ее «группа Георгия Джагарова». Кроме него, в состав делегации вошли (далее по списку): Пантелей Зарев — на тот момент ректор Софийского университета, Тодор Динов — председатель Союза кинематографистов, Методий Писарски — председатель Союза архитекторов, Тодор Стоянов — тогдашний шеф радио и телевидения, Лиляна Стефанова — тогда… Любомир Левчев — никогда… Йордан Радичков, Светлин Русев — всегда… и Михаил Бобанов.

27 августа рано утром мы вылетели из Софии в Москву. Ближе к вечеру из московского Шереметьева мы стартовали в сторону токийского аэропорта Ханеда. Десять часов лету без передышки. В какой-то момент Джагаров позвал меня с последнего на первый ряд. И ткнул пальцем в маленькую заметку в газете «Правда» под заголовком «Аэропорт Ханеда — самый опасный аэропорт мира». В статейке было написано дословно следующее: по причине огромной перегруженности (каждые две минуты взлетало или садилось по самолету) существовала вероятность серьезной катастрофы. Я безрассудно рассмеялся:

— Какое совпадение! Именно в этот момент стюардесса принесла тебе именно эту газету!

— Не смейся. Дай-ка газету всем, пусть почитают.

— Зачем их пугать? Лучше я раздам каждому снотворное.

— Что за снотворное?

— Ты же знаешь, что моя сестра хирург? После операции пациентам дают снотворное, и они засыпают…

— Ладно, раздай!

В скором времени весь самолет погрузился в сон. Заснули даже стюардессы. И капитан наверняка перешел в режим автопилота. Только наша культурная делегация не сомкнула глаз до проклятого аэропорта. Может, я перепутал порошки? Ведь у меня было и лекарство для бодрости.

В аэропорту Ханеда в 9 часов 55 минут по токийскому времени самолет СЮ-0207 был встречен послом Начо Папазовым, который пожал руку каждому из нас. Когда очередь дошла до меня, он задержал мою руку в своей:

— Ты еще сердишься на меня за тот доклад, в котором я выставил тебя… немного того?..

— Немного шизофреником и агентом…

— Ну да… Но ты же знаешь, что не я его писал, я его просто прочитал.

— Знаю и не сержусь.

— Ты настоящий мужчина!

В безоблачном небе развевались хиномару — белые флаги с красным солнцем. И воздух был раскаленным, как будто этот огненный диск нагревал его. А кондиционеры в автомобилях заставляли меня почувствовать себя больным, которому положили на лоб ледяной компресс.

В 12 часов мы разместились в «Нью-Отани» — том самом отеле, с которого началась мировая сеть гостиниц. Мой номер по размеру оказался таким же, как и ванная. Но целая стена была застеклена, что связывало меня с небом. Крохотное пространство было буквально напичкано всевозможными удобствами. Несмотря на то что все чертовски устали с дороги, после короткого обеда нас затянул водоворот программных мероприятий. Если так и дальше пойдет, скоро слово «жизнь» заменится словом «программа», думал я.

После визита в посольство мы тут же поехали посмотреть на строительство самого высокого отеля в Японии. Оттуда нас отвезли в самый большой универсальный магазин «Мицукоши». Мы пересекли квартал развлечений Гинза по пути к национальному театру и отелю «Империал». За этим последовало посещение здания «Касонигасеки» и клуба Токийского университета. Мне непонятно, как мы все это выдержали физически. Но у меня не было времени на раздумья, потому что программа задавала этот безумный темп до самого последнего дня нашего пребывания. Новая и невероятная действительность врывалась в наше сознание, как волна — в гигантскую пробоину в корабле. Я помню только, как мы летели по цементным желобам токийских сверхскоростных магистралей, словно очутившись в какой-то детской электронной игре.