В поисках любви - Кэтрин Кинкэйд

После недели бездействия Сикандер загорелся желанием наверстать упущенное. Целыми днями он пропадал па рубке леса. Эмма использовала это время на ремонт бунгало и крыши в помещении слуг, а также проводила немало часов с детьми. Она тоже находилась в напряженном ожидании, как и растрескавшаяся, сгорающая от жажды земля у нее под ногами.

С приближением муссонов в небе громоздилось все больше туч; в конце концов его заволокла беспросветная серая пелена. Жара все еще оставалась невыносимой; трудно было поверить, что на дворе июнь, настолько это не соответствовало климату Англии. Теперь Эмме казалось, что она бесконечно далека от нее. Ощущение, что она прожила в Индии всю жизнь, дожидаясь муссонов и надеясь, что к ней вот-вот вернется Сикандер, теперь не покидало ее.

Как-то серым днем, когда от духоты и влажности уже нечем было дышать, наконец появился Сикандер.

– Эмма, – начал он, остановившись на веранде ее бунгало, – возвращайся вместе со мной в дом. Теперь я готов к разговору с тобой. Мне не хотелось его заводить раньше времени. Я должен был завершить кое-какие дела.

Эмма невольно задержала на нем взгляд. Трудно было предположить, что этот человек почти неделю находился между жизнью и смертью. Он был так красив, что у нее защемило сердце, а внизу живота зашелестели крылышками тысячи бабочек. Достаточно было одной его улыбки, чтобы она бросилась ему в объятия.

Со своей обычной вежливостью он подал ей руку, помогая спуститься со ступенек.

– Ты чувствуешь запах дождя? – спросил он, втягивая воздух. Эмма посмотрела на оловянное небо.

– По-моему, ты водишь меня за нос: никакого дождя не предвидится. Когда он наконец прольется, будет уже слишком поздно. Все вокруг либо уже умерло, либо находится при смерти.

– Ошибаешься, Эмма. Вот увидишь, как возродится жизнь, стоит пройти первому дождю. Появятся гусеницы размером со змею и мотыльки под стать орлам…

– Не преувеличивай.

– Посмотрим. От одних насекомых не будет отбоя, а твое жалкое бунгало мигом проглотят джунгли.

– Жду не дождусь, чтобы это случилось. Меня уже тошнит от жары и засухи.

Всю остальную дорогу до розового дома они проехали молча. Не успела она войти, как Сикандер потащил ее в приемную, где стояли письменный стол в британском стиле и кресло, превращавшие комнату в кабинет. Посередине стола лежала стопка бумаг.

Сикандер предложил Эмме сесть и как ни в чем не бывало подал ей бумаги, опершись о край стола. Она просмотрела бумаги, удивленно подняла на него глаза, снова прочла написанное, но уже гораздо внимательнее. Указывая на верхний лист, она проговорила:

– Это как будто документ на весь Парадайз-Вью, включая Уайлдвуд…

Сикандер кивнул:

– Совершенно верно. Я составил его специально для тебя.

– Но на нем стоит не твое, а мое имя. Твое вообще нигде не упомянуто.

– Оно вот тут, в конце второго листа. Если ты внимательно прочтешь все документы, то увидишь, что я переписал на тебя все свои владения, то есть Парадайз-Вью вместе с Уайлдвудом. За собой я оставил кое-какие земли, расположенные далеко отсюда.

– Зачем ты это сделал? Мне не нужен Парадайз-Вью. Мне хотелось получить только то, что передала мне моя мать, – Уайлдвуд.

– Эмма! – Глаза Сикандера излучали теплое голубое сияние. – Я не смог придумать иного способа, чтобы убедить тебя, как много ты для меня значишь. Я отдаю тебе Парадайз-Вью, то место на земле, которое так много для меня значит. Эти бумаги представляют собой законные документы. Согласно им, ты являешься собственницей не каких-то восьмисот, а целых трех тысяч акров. Кроме того, тебе принадлежит этот дом, поле для поло, конюшни, бунгало – все, что стоит на этой земле.

Эмма была поражена и не знала, что сказать. Единственное, что было в ее силах, – это молча сидеть, не сводя с него глаз. – Закрой рот, Эмма, не уподобляйся рыбе! – Подойдя к ней, он опустился перед ее креслом на одно колено. – Дорогая Эмма, поверишь ли ты теперь моему признанию в любви? Согласишься ли, что у меня нет никаких корыстных соображений, когда я говорю, что боготворю землю, по которой ты ступаешь? Теперь владелицей этой земли являешься ты, а не я. И я могу тебе предложить только себя самого. Если хочешь, можешь меня отвергнуть. Ты вправе согнать меня с этой земли, и я буду вынужден подчиниться. Бог свидетель, я этого заслужил. Но я люблю тебя, Эмма. Я хочу на тебе жениться, и дело только в тебе самой, а не в земле, которой ты владеешь. Если мы поженимся, она так и останется твоей. Между прочим, это превращает тебя в одну из богатейших мэм-саиб во всей Индии! Теперь для счастья тебе необязателен я – если, конечно, ты меня не любишь… Если это так, не скрывай от меня правду – я попытаюсь с ней смириться.

– Сикандер… – Эмма ощущала опасную близость слез. – Все это… – Она коснулась бумаг. – Все это не обязательно.

– Вот как? Что ж, это единственный способ, который я смог придумать, чтобы убедить тебя в своей искренности. Скажи, что ты выйдешь за меня, Эмма! Клянусь, я найду, где поселить женщин из своей зенаны. Уезжая, Сантамани пригласила их к себе. Она сказала, что будет рада их принять. А я выброшу всю свою индийскую одежду и проведу реформы…

– Какие еще реформы?

– Я отменю кастовую систему. Я прикажу Сакараму с большей уважительностью обращаться с уборщиками. Я всем объясню, что они должны относиться друг к другу, как к равным. Я…

Эмма не удержалась от смеха.

– Лучше не давай обещаний, которых все равно не сможешь сдержать. Как-никак здесь Индия, и я уже привыкла к мысли, что ни тебе, ни мне не дано в один миг перевернуть здешнюю жизнь. Боюсь, кастовая система продержится еще долго.

– Ты выйдешь за меня замуж, Эмма? Выдвигай свои условия: какими бы они ни оказались, я их приму.

– Ты должен хранить мне верность, – заявила Эмма без малейших колебаний. – Я тоже обязуюсь быть, тебе верна. И честность! Больше никакой лжи, никаких уверток! Вот и все, чего мне в действительности хочется, Сикандер. Нет, подожди. Есть еще одно пожелание: в споре со мной помни о вежливости. Все разногласия должны разрешаться путем мирных переговоров.

– Это все? Как просто!

– Это только так кажется. Перед нами будет по-прежнему стоять немало проблем, Сикандер. Очень возможно, что от нас дружно отвернутся представители как индийского, так и английского высшего общества. Не исключено, что нас никогда не простят ни индийцы, ни британцы.

– Послушай, Эмма, мне безразлично, что думают обо мне в обществе! За ту неделю, что я пролежал без движения, я успел это понять. Друзья останутся друзьями в любом случае, а враги так и не перестанут быть врагами. Нельзя же всю жизнь бояться чужого мнения!

– Ты же был без сознания! Ты никак не мог прийти за ту неделю к столь серьезным выводам. Сначала ты заявляешь, что видел сны, теперь утверждаешь, что размышлял…

Сикандер обнял ее за шею и привлек к себе.