Ночной цирк - Эрин Моргенштерн

— Я бросила цирк, — объясняет Изобель. — Ушла. Селия мне позволила.

Она вынимает из кармана потертый клочок бумаги, на котором написано ее имя. Ее настоящее имя, которое он вытянул из нее много лет назад и вынудил записать в одном из его блокнотов.

— Естественно, она позволила, — говорит Марко.

— Можно мне подняться? — спрашивает она, теребя пальцами краешек шали.

— Нет, — отрезает Марко, бросив короткий взгляд на окна. В стеклах мерцает тусклый свет. — Пожалуйста, говори то, что собиралась сказать.

Изобель неуверенно хмурит брови. Она оглядывается по сторонам, но улица темна и пуста, и только ночной ветерок шуршит листьями в водосточной канаве.

— Я пришла попросить прощения, — тихо говорит она. — За то, что не рассказала тебе о своей ворожбе. Я знаю, что в том, что произошло год назад, есть и моя вина.

— Ты должна просить прощения у Селии, а не у меня.

— Я попросила, — говорит Изобель. — Я знала, что она в кого-то влюблена, но полагала, что это герр Тиссен. До той самой ночи я не догадывалась, что это был ты. Но он тоже был ей дорог, и она потеряла его — и я была тому виной.

— Ты не виновата, — возражает Марко. — Тут было много других причин.

— Во всем, что происходило с нами, было много других причин, — вздыхает Изобель. — Я не собиралась так глубоко во все это влезать. Просто хотела тебе помочь. Хотела, чтобы мы это пережили, и все стало как раньше.

— Прошлого не вернуть, — говорит Марко. — Все изменилось и никогда не будет прежним.

— Знаю, — кивает Изобель. — У меня не получается ее ненавидеть. Я пыталась. Но не смогла разбудить в душе даже неприязни. Долгие года она знала, что я слежу за ней, но все равно была ко мне добра. К тому же я люблю цирк. В его стенах я наконец обрела дом, который стал мне родным. А потом я поняла, что мне не нужно защищать тебя от нее. Что я должна всех остальных защитить от вас обоих, а вас — друг от друга. Я впервые начала ворожить после того, как ты пришел ко мне в Париже, расстроенный из-за Дерева желаний. Но после того случая, когда я гадала Селии, мне стало ясно, что я должна продолжить.

— Когда это было? — спрашивает Марко.

— В тот вечер в Праге, когда мы с тобой должны были встретиться, — отвечает она. — До прошлого года ты никогда не позволял мне гадать тебе, ни единой карты не желал открыть. И я оставалась в неведении. Не знаю, позволила бы я продолжаться этому так долго, будь у меня возможность разобраться во всем раньше. Мне потребовалась целая вечность, чтобы понять, что на самом деле говорили ее карты. Я отказывалась видеть дальше собственного носа и потеряла столько времени. Карты всегда говорили о вас двоих — задолго до вашей встречи. А я была ничего не значащим увлечением.

— Ты была не просто увлечением, — говорит Марко.

— Ты когда-нибудь любил меня? — спрашивает Изобель.

— Нет, — признается он. — Я надеялся, что смогу, но…

Изобель кивает.

— А я думала, что любил, — говорит она. — Ты никогда не говорил этого, но я почему-то была уверена. Отказывалась смотреть правде в лицо, выдавала желаемое за действительное. Связь между вами крепла и крепла, а я все надеялась, что это временно, что это закончится. Но этому не суждено закончиться. Никогда не было суждено. Временным этапом была именно я. Но мне хотелось верить, что, если ее не станет, ты вернешься ко мне.

— Если ее не станет, я сам превращусь в ничто, — говорит Марко. — Ты не заслуживаешь того, чтобы довольствоваться столь малым.

Они в молчании стоят на пустой улице, разделенные холодом ночи.

— Всего доброго, мисс Мартин, — говорит Марко, начиная подниматься по ступеням.

— Когда гадаешь, сложнее всего правильно истолковать сроки, — говорит Изобель, и Марко, остановившись, оборачивается. — Возможно, это из-за того, что время может многое изменить до неузнаваемости. Я столько раз гадала людям по всяким поводам, и неизменно самым трудным для понимания оставалось именно время. И даже зная об этом, я все равно попала в ловушку. Я слишком долго цеплялась за надежду, которой не суждено было сбыться. Мне казалось, что просто срок еще не пришел, но я ошибалась.

— Я не предполагал, что все так затянется… — начинает было Марко, но Изобель его перебивает.

— Время господствует над всем, — продолжает она. — Мой поезд опоздал в тот день. В тот самый день, когда ты уронил тетрадь. Приди он вовремя, мы никогда бы не встретились. Возможно, мы и не должны были встретиться. Это была просто случайность, одна из тысячи других возможных случайностей. Но не судьба.

— Прости, Изобель, — говорит Марко. — Прости, что во все это тебя втянул. Прости, что сразу не рассказал о своих чувствах к Селии. Я не знаю, чего еще ты от меня ждешь.

Изобель кивает и плотнее закутывается в шаль.

— Около недели тому назад я гадала одному человеку, — говорит она. — Он был молод, куда моложе, чем была я, когда встретила тебя. Высокий и нескладный, словно сам еще не привык к тому, что так вырос. Он был таким искренним и милым. Даже спросил, как меня зовут. И в его картах было все. Абсолютно все. Гадать ему было все равно что гадать самому цирку, и прежде это случалось только однажды — когда я гадала Селии.

— Зачем ты рассказываешь мне об этом? — недоумевает Марко.

— Потому что, мне кажется, он мог спасти вас. В тот момент я не знала, как это истолковать, я до сих пор не знаю. Но в его картах все было так неразрывно связано с цирком, что этого невозможно было не заметить. Тогда я еще думала, что все может кончиться иначе. Я ошибалась. Похоже, я вообще часто ошибаюсь. Не исключено, что пришла пора подыскать себе другое занятие.

Свет фонаря падает на внезапно побледневшее лицо Марко.

— Что ты пытаешься этим сказать? — спрашивает он.

— Я пытаюсь сказать, что у тебя был шанс, — говорит Изобель. — Шанс остаться с ней. Шанс на то, что все разрешится как нельзя лучше. Тогда мне захотелось, чтобы так и было, несмотря ни на что. Я по-прежнему желаю тебе счастья. И в его картах я увидела, что это было возможно, — грустно улыбнувшись, Изобель опускает руку в карман. — Но время против вас.

— Она вынимает руку из кармана и разжимает пальцы. На ее ладони лежит горка поблескивающего черного песка, мелкого, словно пепел.

— Что это? — спрашивает Марко, когда она подносит ладонь к губам.

Ничего не говоря, Изобель сдувает песок с ладони, и он окутывает Марко черным жалящим облаком.

Когда пыль оседает, перед ней никого нет, и только портфель Марко стоит на тротуаре у ее ног. Уходя, Изобель забирает его с собой.

Нью-Йорк, 1 ноября 1902 г.

Хотя вокруг все иначе, сам цирк выглядит так же, как и всегда, думает Бейли, оказавшись наконец возле ограды. После стремительной пробежки через лес у него сбилось дыхание и колет в боку.