Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна - Сэмюэл Дилэни

В три шага он пересек площадь и теперь возвышался надо мной, смотрел зелеными глазами.

– Но ты не меня видишь. Этот облик я взял из их сознания, чтобы быть к ним ближе. Но их разум гибнет, даже когда я вхожу медленно.

– А что было со мной? – Я сама толком не понимала, о чем спрашиваю.

– Я приблизился быстро, но ты крикнула „остановись“, и я остановился.

– А, ну спасибо в таком случае.

Я теперь знала, что такое „приблизиться быстро“. Вдруг я вспомнила:

– А где капитан Альва?

– Он погиб. И остальные, кто там был, в основном погибли… все погибли.

– Все?..

– Они не сказали „остановись“.

Меня как громом ударило.

– Тогда остановись совсем! Замри! Почему ты сам не остановился, тварь? Высшим существом себя возомнил? – Я уже кричала. Может, и еще что было, не помню. Потом замолчала. Меня трясло от злости и страха.

Существо ничего не отвечало, только подрагивало передо мной. Наконец мне осталось только спросить:

– Что ты такое?

И оно ответило – тише, словно в этот раз поняло меня глубже:

– Я не знаю.

– Тогда скажи, откуда ты?

– Извне. Я существую в песке – так вы его называете, в мезонных полях, через которые проходят ваши корабли.

– Значит, ты… – Идея была слишком велика для моего узкого сознания. – Ты – живое существо из моря и пустыни?

Он кивнул.

До сих пор меня подстегивал какой-то истерический азарт, нерассуждающая потребность дать отпор. Но постепенно в мозг просачивалось осознание: происходящее – невозможно. Я атаковала невозможность вопросами:

– Но кто… как… как же ты со мной общаешься?

– На самом деле я с тобой не общаюсь. Я расслоил и изучил их сознание, я знаю ваши слова и образы. Но ваше сознание для меня узко. Я не могу с тобой общаться по-настоящему, но я знаю, о чем ты думаешь. Я принял новый образ, чтобы ты меня отчасти видела. Но это образ ваш, человеческий.

Я перевела застывшее дыхание:

– Ясно.

– Я не осознавал, что вы живые, пока ты не сказала „остановись“. Впервые кто-то из вас обратился ко мне прямо.

Я кивнула.

– У меня возникает образ человека, который ломает муравейник, чтобы узнать, что внутри. Так и я разламывал ваши корабли. Я видел, как вы мечетесь, но не понимал, что это плохо, пока ты не сказала.

– Вы совсем другая форма жизни, чем мы. Вы по всей вселенной живете?

– Я один. Кроме меня, никого нет.

– Тебе должно быть очень одиноко.

– Одиноко?.. – Он произнес это почти с человеческой интонацией вопроса. – Мне… одиноко.

Тут случилось странное. Все вокруг задрожало, и на секунду я испугалась, что снова начнется хаос.

– Я очень одинок. Но я не знал об этом, пока ты не произнесла слово.

Опять дрожь, и как-то изменились цвета, словно в калейдоскопе.

– Господи, да что с тобой? – крикнула я.

Из зеленых глаз потекли слезы, залили мерцающее лицо.

– Видишь? Вы сказали бы, что я „плачу“.

– Не поддавайся этому. Я… я понимаю… Тяжело осознать, что ты совершенно один. Это каждый осознает, когда встречает другого человека.

– Другого… – Он помолчал. – Другого, который не одинок.

– Ты думаешь, я не одинока?

Снова молчание. В мир постепенно возвращались обычные цвета.

– Нет, ты одинока, я читаю это в твоем сознании. Но не так одинока, как я.

Пауза, потом дрожь и калейдоскоп.

– Я люблю тебя.

– Что?

Он повторил, и в этот раз дрожи и прочего было меньше.

– Ты меня любишь? Почему?

– Ты – сильная, особенная среди людей. Ты одинока и в то же время нет.

Все перемешалось во мне и вокруг, но, кажется, я поняла.

– Это… это очень лестно.

– Ты полюбишь меня?

Я онемела. Во многом я сочувствовала этому странному существу, я начала понимать его, если не прощать. Но любовь?

– Я тебя не понимаю. Не сочти за насмешку, но я даже представить себе не могу, что значило бы тебя любить.

– Я взял это слово из твоего сознания. Если я дам тебе что-то, чего ты очень хочешь, ты полюбишь меня?

– Я все равно не…

Он перебил:

– Сильней всего ты мечтаешь о потомках, которые смогут жить среди звезд. Ты знаешь, что на кораблях большинство к этому уже не способно. Так вот, я не буду больше ломать корабли, и я обещаю, что твои дети будут жить среди звезд, будут связаны со мной до скончания времен…

Наверное, у каждого есть такая точка: нажмешь на нее, и взрыв. Цвета изменились – это у меня внезапно раскрылись радужки. И дрожь – дрожь была во мне. Не знаю, как назвать это чувство.

– Ты любишь меня. – Он раскинул сияющие объятия. – Приди.

И я шагнула к нему.

Что же случилось, что же случилось потом, о вечные силы и созерцатели-звезды? Я не знаю. Был цвет, была боль, было чувство, которое затопило меня, разорвало на части вихрями ледяного металла, обожгло мириадами мыслей, цельных и оборванных. Цвет, поначалу белый, взорвался алым, обрушился каскадом зеленого, золотом устремился ввысь и, мерцая, рассыпался изумрудами – такими же, как его глаза.

Боль, прозрачная, как невыносимое наслаждение, растеклась в коленях, холодом затаилась в лоне, чтобы снова взмыть, заполнить, искрами взорваться на кончиках пальцев, забиться внутри тугими волнами, ясными волнами о светлый берег. Они росли, росли, спадали и прибывали – и я кричала, я смеялась, прикрыв рот веером ладони. Каждая мышца, натягиваясь, дрожа, подгоняла миг высшего напряжения, за которым – совершенный покой. И миг пришел, громом сотряс мои чресла, и вспыхнул, и расцвел…

Зеленоокий – все его сияние, вся его суть была во мне, и в моих объятиях он был нежнее тумана и тверже стали».

Следующая запись:

«Мой челнок отчалил от „Сигмы“, и две минуты спустя ее затрясло и разорвало на части. От радиопомех у меня почернели глаза. К тому же что-то сломалось в генераторе гравитации, и весь обратный путь я проделала в невесомости, что вполне сравнимо с тяжелым похмельем.

Я связалась с кораблем, чтобы открыли шлюз, но, когда робот исполнил свою простую роль, вмешался чей-то голос:

– Говорит Смитерс из судебного подразделения. Судья Картрайт запретил нам пускать вас на корабль.