КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына - Леонид Шебаршин

В жизни простых людей тоже встречаются невидимые барьеры, не столь драматичные, конечно, как у летчика-испытателя, но тоже весьма серьезные по своим последствиям в случае неумелой попытки их преодоления. Об одном из таких барьеров – языковом – я и хочу вам рассказать.

Хорошее знание иностранных языков в современной России становится естественным образом все более востребованным. Учат их серьезно, с прицелом на работу за границей или с иностранными партнерами в России, которая рано или поздно должна выйти из автаркии, навязанной ей поколениями собственных владык. Язык надо учить хорошо, иначе преодоление языкового барьера может стать причиной недоразумений, от забавных до весьма тяжелых, ибо, как известно, что ты человеку скажешь, то он о тебе и подумает. Начнем, как полагается, с великих.

В тысяча девятьсот пятьдесят каком-то древнем году, не помню точно, в Дели с официальным дружественным визитом прибыл канцлер Федеративной Республики Германии Любке. Херр Любке думал, что знает английский язык, причем весьма неплохо, и старался при каждой возможности блеснуть своими познаниями. Он заблуждался, но об этом ему никто вовремя не сказал.

В аэропорту канцлера встречал его коллега, президент Индии Раджендра Прасад, здоровенный пожилой дядя, в отличие от Любке знавший английский язык очень хорошо. Спустившись по трапу самолета и подойдя к президенту, Любке протянул ему руку, выдал приятную улыбку и строго спросил: “Who you?” (Ты кто?). Бедняга хотел спросить: “How are you?” (т. е. как дела, мол), да, видать, его немного подвело блестящее знание английского.

Президент очень удивился, а затем выпрямился во весь свой рост и, неприятно хмыкнув, с подчеркнутым достоинством ответил: “Me? I am President of India! And who you?” (Кто? Я? Я – президент Индии! А ты кто?)

Последовало неприятное замешательство, к счастью, ничем плохим для Любке не закончившееся, ибо руководство Индии привыкло за свою многострадальную историю относиться к иностранным партнерам как к слегка придуркам.

Какому-то руководящему умнику пришла в голову, казалось бы, блестящая мысль – направить в посольство в Дели какую-нибудь восточную даму из Средней Азии, чтобы через нее найти новый, так сказать, личный подход к тогдашнему премьер-министру Индии Индире Ганди. Мол, Индира тоже женщина, да к тому же азиатка. Ей будет лестно и приятно общаться с подружкой из Узбекистана, а советское руководство начнет задвигать идеи и продвигать наши интересы по этому новому каналу – чудесно!

Приехала красивая, статная узбечка по фамилии Рахимбабаева, не только не говорившая на английском, но и по-русски объяснявшаяся не слишком уверенно. В ходе состоявшейся по нашему предложению встречи Индира, получившая великолепное образование на английском языке и ставшая после смерти своего отца Джавахарлала Неру ведущим политиком и премьер-министром огромной страны, всемирно признанная как один из самых выдающихся международных лидеров, терпеливо выслушала пустое блекотание мадам Рахимбабаевой, не проронив при этом ни одного слова, кроме «здрасьте» и «до свидания». После беседы Индира кратко, но ясно дала понять послу, чтобы узбечку к ней больше не подводили. Кстати, по самым важным вопросам, требовавшим передачи в Москву, Индира Ганди общалась не с советским послом, а с моим отцом – руководителем резидентуры Первого главного управления КГБ, т. е. внешней разведки. И почему никто в Москве не догадался назначить Рахимбабаеву на его место?

Неприкаянную Рахимбабаеву назначили на должность посланницы и доверили культурные связи, которыми она и занималась до конца командировки. Отец вспоминал, что не находил себе места от разыгравшегося аппетита, когда Рахимбабаева готовила у себя в соседней квартире дивный плов, аромат которого распространяла по всему дому вытяжка общего кондиционера. Супруг посланницы, тихий, кроткий подкаблучник, был посажен ею на какую-то техническую должность, вроде унитазных дел мастера, чтобы не болтался без дела и нес в дом копеечку. Сквозь вентиляционную решетку было слышно, как иногда покорный узбекский раб своей роскошной руководящей жены, напившись, выходил из повиновения и крепко лупил свою Рахимбабаеву под взаимные отчаянные крики и вопли. Жаль, что этого не видела Индира Ганди.

Очередной визит в дружественную Индию Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева совпал с национальным праздником Индии – Днем независимости. Кульминацией праздника должно было стать выступление индийского руководства и главного гостя – Л.И. Брежнева – перед индийским народом. Индийский премьер-министр и наш вождь были доставлены на верх одной из стен громадного Красного Форта – это что-то вроде московского Кремля, а внизу расположилась публика, где-то так с миллион человек, в основном простонародье. Зная, что индийский люд английского не понимает, сподвижники Леонида Ильича – скорее всего, это был Суслов, великий мастак на всякие идеологические хитрости, – решили, что «сам» выступит на хинди. Понятно, что «сам» не сам будет говорить на местном языке. Он скажет, как положено, на русском: «Здравствуйте, дорогие индийские друзья!», а в конце речи: «Благодарю за внимание!» Весь текст, включая первую и последнюю фразы, должен был на языке хинди зачитать наилучший советский переводчик, а генсекретарь при этом все время приятно улыбался бы – но молча!!!

Речь была составлена изумительная, к ней приложили руку самые известные в то время знатоки хинди. Она изобиловала гиперболами и параболами, шутками и прибаутками, меткими и точными наблюденими за тем, как корабль великой дружбы между нашими народами уверенно пер вперед по фарватеру, проложенному еще Махатмой Ганди и Сталиным.

Переводчик с блеском зачитал речь. Леонид Ильич, как ему было сказано, приятно улыбался, из последних сил шевеля усталыми бровями, а его окружение пристально наблюдало за реакцией индийской общественности у стен Форта, рассчитывая услышать смех, одобрительные восклицания и – совсем бы здорово! – здравицы и аплодисменты. Не-а! Ни гу-гу! Слышно было только, как шуршат на ветру советский и индийский флаги, а внизу жужжат сотни тысяч мух, прилетевших на место событий вслед за скопищем индийских слушателей, от близко текущей реки Джамны по-праздничному пованивало говном. Вот и все! Скопище не проронило ни слова и даже ни разу не похлопало в ладоши.

«Ом Рам! Complete flop!» (О Боже! Полный провал!) – говорят в таких случаях индийцы. Свирепое разбирательство, которым руководил, наверное, сам Суслов, показало, что речь была составлена на столь блестящем санскритизированном хинди, что ее просто никто не понял – ни слова! – за исключением, может быть, двух-трех очумелых пандитов из Варанаси, безуспешно пытавшихся вернуть хинди к его санскритским корням. Простой народ в Дели говорит на гремучей смеси многочисленных диалектов хинди, урду, пушту и других языков, не имеющей ничего общего с перлом, который выдал со стен Красного Форта Л.И. Брежнев.

Надо сказать, что именно такой хинди нам в МГИМО и преподавали. Приехав на работу в Индию, его надо было учить заново в разговорах с местным населением. В институте брали, что называется, количеством, а не качеством. Помимо обычных уроков хинди мы занимались еще и военным переводом на языке хинди, который изобрел полковник Лев Померанцев. Такого удивительного варианта хинди не было больше нигде в мире, кроме как на военной кафедре МГИМО. Чего только стоит один термин «скорострельная пушка», который полковник перевел с английского на хинди как «сама по себе быстро-быстро много-много снарядов стреляющая пушка». О, Господи, за что! Лучше бы мы учили, как большинство остальных студентов, военный перевод на английском языке, чтобы поймав, скажем, английского или американского военного шпиона и, чиркая у него над глазиком зажигалкой, по-военному строго спрашивать: «Грязный карофф! Кто еще з фами работать? Твоя говорить, американский зволошь!»