КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына - Леонид Шебаршин

Среди огромного количества друзей и знакомых моего отца мне наиболее памятны такие замечательные люди как, например, преподаватель хинди и урду Семен Моисеевич Дымшиц, учивший и отца, и меня. В наш семейный фольклор навсегда вошла его фраза: «Шебаршин! Хинди опять не учишь ни хрена!»

Семен Моисеевич прошел всю войну, а затем написал, благодаря своему таланту и колоссальной работоспособности, замечательные учебники и словарь хинди потрясающей толщины, по которым учились и будут учиться поколения индологов.

Александр Иосифович Медовой, учивший нас с отцом экономике Индии и прививший нам понимание первостепенной важности этого предмета, привычку к чтению соответствующей научной литературы.

Виктор Маркович Шкловский, великий врач и настоящий человек, помогавший моей маме преодолеть последствия тяжелого инсульта.

Мариам Львовна Салганик, знакомая отца со студенческой скамьи. Великолепный знаток Индии и ее языков, включая санскрит, прекрасный писатель и переводчик. Наверное, не было дня, чтобы отец и Мариам Львовна не поговорили как следует по телефону на разные животрепещущие темы. Меня Мариам Львовна вдохновила написать мою первую книгу, а затем и вторую.

Дядя Лева Мухин и его супруга – тетя Инна, друзья отца со времен первой командировки в Карачи в начале шестидесятых годов. Лучше и благороднее людей, чем они, я не встречал. Дядя Лева и тетя Инна, не имея своих детей, взяли из детдома крошечную русскую девочку Наташу и воспитали ее красивым, умным и добрым, как они, человеком.

Дядя Лева очень любил футбол и преклонялся перед своим тезкой – вратарем Львом Яшиным. Он внушил мне, тогда четырехлетнему, полное восхищение Яшиным и желание стать таким, как он, легендарным вратарем.

Впрочем, это мое желание было как-то раз напрочь отбито – в прямом смысле этого слова – именно дядей Левой и отцом. Как сейчас помню – я стою на лужайке в трогательных штанишках с подтяжками, заинтересованно вертя бритой башкой с большими ушами. Рядом со мной на газоне чудесный пакистанский футбольный мяч. Хорошо выпитые отец и дядя Лева уговаривают меня встать в ворота и отбить «парочку пенальти, ну как Лев Яшин».

Я встаю и тут же падаю, путаясь в соплях и слезах, от точного удара мячом под дых, пробитого отцом.

«Вставай, несчастный! Что ты воешь, как пожарная машина! Я же нечаянно!» – утешал меня отец, давя позывы смеха.

«Лешка! Ну ты же Лев Яшин! – вторил ему дядя-Лева. Он нипочем не стал бы так реветь. Вставай, утри сопли, и я пробью тебе сочный пенальти, красиво, технично и совсем не больно».

Мне бы надо было уползти куда-нибудь подальше, но я все же встал в ворота, как Лев Яшин. Хлясть! – со страшной силой пробил дядя Лева в тот же гудящий от боли дых. Это был последний удар сезона. Я потом еще долго не играл с ними в футбол.

Я признателен отцу, научившему меня уважать людей не за цвет кожи и происхождение, а за их добрые дела. Побольше бы таких людей.

Отец не ходил в театр и оперу, справедливо считая, что жизнь разыгрывает куда более талантливые драмы и комедии, чем актеры. Телевизор он не смотрел никогда, новости слушал только по радио.

У него было другое увлечение – книги. Несмотря на стесненные жилищные условия, книг всегда было видимо-невидимо, и почти все интересные. Из русских писателей и поэтов отец больше всех ценил Пушкина, Толстого, Гоголя и особенно Лескова. Достоевским не увлекался, а стиль его считал корявым.

Наиболее интересными были книги по Востоку, в основном старинные. Отец собирал их всю жизнь, покупая их в Москве, Дели и Тегеране. Некоторые из этих книг были настолько редкие, что не числились в фондах центральных советских библиотек.

После смерти отца я подарил две тысячи томов библиотеке Службы внешней разведки в уверенности, что это одно из немногих оставшихся в России мест, где книги еще читают.

Книги, написанные отцом, выдержали по нескольку переизданий каждая. Уверен, что их будут читать еще долгие годы русские люди, ищущие правду. К тому же они просто очень хорошо написаны.

Что мы все о грустном и тяжелом? Давайте поговорим о чем-нибудь полегче – о слонах, например. Я так себе литератор и не уверен, можно ли сказать, что «эти благородные животные красной нитью прошли через всю мою долгую, но бесполезную жизнь». Даже если нельзя так сказать, то все равно они проторили дорогу к моему сердцу, став частью моего двадцатидвухлетнего пребывания в разных странах Южной Азии.

Мое первое серьезное знакомство с индийскими слонами нельзя сказать, чтобы было очень приятным. Натерпелся же я от них… Впрочем, все по порядку. В далеком 1981 году я, студент-практикант советского посольства в Дели, был направлен советником по культурным связям, носившим в коллективе ласковое прозвище «Мудила-мученик», в поездку в Джайпур, где я должен был показать какой-то делегации из Москвы достопримечательности и прелести этого древнего города. Прелестей там не оказалось, зато достопримечательностей было сколько угодно. Одна из них – древняя крепость – находилась на небольшом холме, куда подняться можно либо пешком, либо на слонах. Делегация проголосовала на мою беду за слонов. Мы вскарабкались на них, устроились на закрепленных на слоновьих спинах скамейках и, испытывая трепет и восторг от приключения, начали неторопливое восхождение наверх. Прибыв на крепостную площадь, делегаты быстро разбежались в разные стороны по сувенирным лавкам, а сопровождавший нас индиец-экскурсовод пошел покупать билеты на вход в цитадель. Я остался один в компании слонов и их погонщиков-махаутов. Экскурсовод не успел заплатить им за проезд и, как на грех, куда-то запропастился. Устав ждать, старший махаут обратился ко мне с требованием немедленно рассчитаться с ними. Мои оправдания, что плачу не я, а экскурсовод, и что у меня вообще денег нет, не произвели на этого корыстолюбца ни малейшего впечатления. Он что-то сказал слонам, и те грозно подошли ко мне, окружили, взяв меня «в коробочку», и страшно загремели своими утробами: «Ба-а-а-а-рп! Бу-у-у-у-рп!» Это заявление следовало понимать приблизительно так: «Гони монету, несчастный! Плати скорее деньги нашим хозяевам, о бледнорылый, и они купят нам вкусных бананов и сахарного тростника, а себе – самогонки. Если ты промедлишь хоть минуту, то сведешь знакомство с нашими хоботами, которые подбросят тебя вверх, как какого-нибудь злостного неплательщика алиментов своему гарему, а потом мы пройдемся по тебе туда-сюда ногами, и ты пожалеешь о своей неправедной жизни, если успеешь, покарай тебя Джаганнатх! Ба-а-а-рп!»

К счастью для слонов и махаутов, я уже тогда был последователем учения Махатмы Ганди о ненасилии, поэтому я не стал завязывать им хоботы бантиком, а махаутам – кое-что другое, а, как говорится, «подставил другую щеку» этим хамам и закрыл глаза, ожидая первого удара жестким хоботом по башке. Жаль, что появившийся на сцене экскурсовод растащил нас в разные стороны и заплатил за проезд, не дав слонам испытать мою верность ненасилию, потому что еще немного и я, вскипев от несправедливости, как герой индийского кино, порвал бы их в клочья, клянусь Кришной! Помню, что, когда меня оттаскивали от слонов, я успел крикнуть самому старшему из них, как актер Радж Капур мерзкому злодею: «Берегись, сын греха! Если ты попадешься мне еще раз, то я так намну тебе хобот, что до конца своей подлой жизни ты будешь хрипеть как удавленный фаллос!» Не хватало только закадровой душераздирающей музыки и кордебалета сисястых танцовщиц, как полагается индийской мелодраме.