Европа перед катастрофой. 1890-1914 - Барбара Такман

В мае 1905 года российский балтийский флот [101] вступил в фатальное сражение в Цусимском проливе (это было первое в истории сражение крупных боевых кораблей в открытом море). Хотя российский флот был разгромлен, его поражением война не закончилась, и это доказало справедливость тезиса Блиоха о том, что победы на поле боя не являются более решающими в войне против всех ресурсов нации. Победа Японии потрясла Старый Свет и послужила предостережением для Нового Света. Через три месяца после Цусимы президент Соединенных Штатов предложил посредничество в переговорах между Россией и Японией, желая не столько спасти Россию, сколько сдержать Японию, которая, как ему казалось, зашла слишком далеко. Приняв предложение, в августе стороны встретились в Портсмуте, штат Нью-Хэмпшир, для переговоров о заключении мира под эгидой президента Соединенных Штатов. Это было знаменательное событие в истории Запада. Трудно представить себе, чтобы такую роль могли сыграть Мак-Кинли, Кливленд или Гаррисон. Наступило время для действия новых сил и новых личностей.

«Теодор! Несмотря на все твои недостатки…» – такой короткой фразой нью-йоркская газета «Сан» выразила свои президентские предпочтения на выборах в прошлом году. Ее кандидат, теперь президент, уже в полной мере управлял страной, преуспевающей и благоденствующей. Война с Испанией подстегнула промышленность, депрессия, безработица и трудовые конфликты девяностых годов остались позади, сытые желудки притупили неприятные воспоминания о классовых баталиях избирательной кампании Мак-Кинли – Брайана 1896 года. Прогрессисты, теперь новые левые, стали экспансионистами, верившими в то, что Америка должна идти «только вперед и подниматься все выше». Рузвельт возглавил марш, закончивший забастовку шахтеров, «взял» Панаму, начал строить канал, выступил против трестов, окрестил «макрейкерами», ворошителями грязи, журналистов-разоблачителей, выгнал кайзера из Венесуэлы, а когда подумал, что в Марокко бандиты похитили американского гражданина, послал американский флот освобождать его, грозно потребовав (по словам Джона Хея) «живого Пердикариса или мертвого Райсули» [102].

«Президент в прекрасном настроении, – говорил его приятель Жюль Жюссеран, французский посол. – Он всегда в прекрасном настроении»83. Рузвельт обладал и интеллектуальной энергией гейзера, и многими изъянами обыкновенного человека. Генеральному прокурору Филандеру Ноксу больше импонировало, чем не импонировало, то, как президент игнорировал его советы, и однажды заметил: «Да, господин президент, не надо портить такое великолепное деяние налетом законности». Элиот по-прежнему недолюбливал Рузвельта, хотя, когда президент приехал в Кембридж в 1905 году на двадцать пятую встречу друзей, он почувствовал себя обязанным пригласить его в свой дом 84. Рузвельт явился потный и, желая поскорее принять ванну, сбросил пиджак, скатал его и швырнул через всю спальню с такой силой, что с постели слетела подушка, затем вынул из кармана огромный револьвер и с грохотом бросил его на туалетный столик. Помывшись, он «сбежал вниз с такой быстротой, будто от этого зависела его жизнь». А когда Элиот спросил: «Не желаете ли вы теперь позавтракать вместе со мной?», Рузвельт ответил: «О нет, я обещал епископу Лоренсу позавтракать с ним – и, о Господи! – хлопнув себя по бедру правой рукой, вскричал: – Я забыл мой пистолет!» Найдя револьвер, президент Соединенных Штатов помчался к епископу, а президент Гарварда, ужаснувшись нарушению закона штата Массачусетс, запрещавшего ношение оружия, прошептал: «Какое беззаконие, очень незаконопослушный человек».

Ношение револьвера, возможно, было менее безобидно, чем кредо «жизнь есть борьба». Никто не верил в эту догму столь горячо, как Рузвельт. Он презирал «глупейшую» теорию Толстого 85, будто «люди никогда не должны воевать», и твердо считал: «Страна, потерявшая способность отстоять себя в реальной войне, непременно потеряет все». Его раздражало, когда поборники мира ставили прогресс цивилизации в зависимость от «ослабления бойцовского духа». По его мнению, слабость духа способствует тому, что менее развитые нации могут погубить более развитые нации. Он смешивал стремление к миру с физической трусостью и очень странно высказывался по этому поводу: «Я питаю отвращение к людям вроде (Эдварда Эверетта) Хейла и к газетам типа «Ивнинг пост» и «Нейшн», в которых ощущается абсолютный физический страх перед опасностями и трудностями и склонность к истеричному осуждению и боязни войны». Он порицал общую тенденцию «бесхарактерности, эгоистичности и роскоши, снижения стандартов» и в особенности ненавидел «антиимпериалистов». «Это мой человек!» – говорил кайзер каждый раз, когда упоминалось имя Рузвельта 86.

Но никто так, как Рузвельт, не понимал значимости хороших отношений с прессой и общественностью. Когда барон д’Эстурнель приехал к нему в 1902 году упрашивать сделать что-нибудь для оживления третейского трибунала 87, Рузвельт его внимательно выслушал. «Вы и угроза, и надежда мира в зависимости от того, поддерживаете вы агрессию или арбитраж, – сказал д’Эстурнель. – В мире полагают, что вы на стороне насилия. Докажите обратное».

«Каким образом?» – спросил президент.

«Вдохните жизнь в Гаагский суд».

Рузвельт срочно поручил госсекретарю Хею изыскать проблему для арбитража, и Хей вспомнил о старом споре Соединенных Штатов и Мексики по поводу церковной собственности. Трибунал получил первое задание. Хей был госсекретарем во время Гаагской конференции, симпатизировал идее арбитража, искренне хотел повысить престиж трибунала и добился того, чтобы на его рассмотрение передать долги Венесуэлы. Опасаясь, что президент может согласиться на германское предложение выступить в роли единственного посредника, он ходил по комнате из угла в угол, повторяя: «Я все устроил. Я все устроил. Если бы Тедди промолчал до полудня завтра!»88 Так и вышло, трибунал получил еще одно важное дело.

Арбитражные договора между отдельными странами постепенно внедрялись в международную практику. Англия и Франция заключили такое соглашение, создавая Антанту в 1904 году; подписали такой договор Норвегия и Швеция, когда Норвегия без единого выстрела стала независимым государством в 1905 году, событие, символизировавшее, что человечество действительно прогрессирует. Два других международных спора – между Россией и Англией по поводу отмели Доггер-банк и дело о долгах Венесуэлы – были переданы на рассмотрение третейского суда, что помогло и его сохранить, и ублажить общественное мнение. Идеи Гааги, похоже, давали свои плоды.

Летом 1904 года Межпарламентский союз, проводивший встречу на выставке в Сент-Луисе, принял резолюцию с обращением к президенту Соединенных Штатов созвать Вторую мирную конференцию для того, чтобы решить проблемы, отложенные на предыдущем форуме, и создать постоянный суд международного права. В Белом доме Рузвельт не отказался ознакомиться с резолюцией и встретиться с баронессой фон Зутнер, польщенной возможностью лично побеседовать с ним «по проблеме, столь близкой моему сердцу». Президент показался ей очень дружелюбным, искренним и «со всей серьезностью отнесшимся к обсуждавшимся вопросам». Согласно ее дневнику, Рузвельт сказал: «Всеобщий мир грядет; без сомнения, грядет – шаг за шагом». Ремарка – крайне маловероятная, показывающая лишь способность истинных верующих услышать то, что они хотят услышать.