Спасенная с "Титаника" - Лия Флеминг

– Элла, прошу, не вини Селесту. Это была моя идея. Ты слишком долго не знала, как все обстоит на самом деле, и я рад, что сейчас наконец правда открылась.

– А я не рада! Сами пейте свой дурацкий херес. Я ухожу!

Элла вылетела из комнаты, затем громко хлопнула входной дверью.

Подавленная Селеста опустилась на стул.

– Арчи Макадам, ты доволен? Загнал меня в угол, заставил пойти на конфликт… Господи, сколько неприятностей, сколько слез, и все из-за того, что тебе потребовались ответы, из-за твоего собственного шаткого положения! Ты хотя бы понимаешь, что натворил?

– Не нервничай, наберись терпения, все будет хорошо.

– Не читай мне нотаций! Чертик выскочил из табакерки, и обратно его не засунуть. Я иду спать… одна. Побудь разочек «обычным квартирантом». Спокойной ночи!

Селеста крутилась без сна. Нужно пойти к Элле и успокоить ее. Нужно наполнить грелку горячей водой и отнести в холодную спальню Арчи. Нужно… а, к черту все «нужно». Сегодня она подумает о себе. Конечно, хорошо бы выспаться – утро вечера мудренее, – но она слишком зла, утомлена и напугана. Ночь будет длинной.

* * *

Элла принесла в сарайчик лампу. В этом маленьком убежище есть примус и стул; здесь же хранятся все ее незаконченные работы. В голове роились тысячи отрицаний услышанного, хотя сердцем она понимала, что это правда. Имя «Элен» мама произносила в бреду, когда лежала в больнице. «Ты не моя дочь!» – кричала она на берегу моря, когда Элла была еще подростком. Да, это правда. Тайны и обманы, скрываемые в течение долгих лет, превращали ее отношения с матерью в фарс. А какая нелепость – выдумка про Джо Смита, утонувшего моряка! Память Эллы беспорядочно выхватывала из прошлого разговоры, странные случаи, обрывки фраз, звучавших в семье.

Казалось, будто ровные стежки ее жизненного пути в одно мгновение закрутились, спутались и лопнули. Всего несколько слов, произнесенных Селестой, разрушили всю историю Эллы. Кто она теперь? Кем была раньше? Откуда взялась? Жив ли хоть кто-нибудь, кому известно о ней?

«Не смей об этом думать! Ты – призрак, ничто, самозванка!» В бешенстве Элла принялась швырять на пол эскизы и инструменты. Схватив резец, она вонзила его в лицо скульптуры, которое уже обрело черты ее матери. «Ненавижу всех!» – истерически выкрикнула она, продолжая наносить удары гипсовой голове. Работа, на которую Элла потратила месяцы, оказалась уничтожена в пылу неистовства, а когда гнев иссяк, на смену пришла опустошенность. Бессильно уронив руки, Элла стояла и тупо смотрела на сотворенную ею разруху. По щекам текли слезы.

– Я не останусь здесь… – прошептала она.

– Еще как останешься, юная леди. Останешься и наведешь порядок. Посмотри, сколько трудов пропало из-за твоей истерики. – Дядя Селвин вошел в студию, подняв лампу повыше, чтобы осветить царивший внутри хаос. – Как жаль… Ну, тебе стало лучше?

– Уходи! – рявкнула Элла.

– Итак, ты узнала правду и злишься. Между прочим, правильно делаешь. Все скрывали от тебя этот секрет. Получается, ты – не та, кем себя считала?

– Ничего ты не понимаешь! – всхлипнула Элла. Теперь ей было стыдно и неловко.

– И ты будешь говорить мне, что я понимаю, а чего не понимаю? Я считал себя джентльменом, юристом, честным и порядочным горожанином, но когда я выбирался из траншеи, чтобы ринуться в атаку, до меня вдруг дошло, что я – совсем другое создание: зверь, убийца, бездушный автомат, который ведет людей на бойню, где их разрывает в клочья. Я закалывал штыком незнакомцев в припадке слепой ярости. После боя я был уже совсем не тем человеком, который перелезал через бруствер. На то, чтобы разобраться, кто же я на самом деле, и ответить на другие вопросы, у меня ушли годы и годы. Хочешь сказать, жизнь, крышу над головой и свою любовь дала тебе чужая женщина? Ты действительно считаешь ее чужой? Разве Мэй не жертвовала ради тебя последним пенни? И пусть по крови она не родная, не смей даже заикаться, что она о тебе не заботилась! Ты испытала шок, тяжелый шок, и теперь многое изменилось. Да, это повод жалеть себя, хандрить и дуться на всех нас. Но, знаешь ли, Элла, есть другой вариант, хотя и более трудный: жить дальше и заниматься тем, что получается у тебя лучше всего, сознавая, что ты наделена свыше прекрасным даром: глазами и руками художника. – Селвин мерил шагами тесную студию, сверля Эллу взглядом. – Пока ты заставляешь этот дар работать, он тебя не покинет. Дашь ему угаснуть, и он больше не вернется. Ты этого хочешь?

Элла не помнила, чтобы Селвин когда-нибудь произносил такую длинную речь.

– Я хочу знать, кто я. Без этого никак нельзя.

Селвин пожал плечами.

– Согласен, но только не сегодня. Вряд ли ты сумеешь докопаться до истины в День рождественских подарков. Все давно спят. Я приготовлю тебе какао.

– Нет уж, спасибо, – отрезала Элла. – Ты все время кипятишь молоко, а я ненавижу пенки.

Она посмотрела на Селвина: он протягивал руки, чтобы обнять ее.

– Мы не родня, это правда, но я всегда относился к тебе по-особому, так же как к Мэй… Пора спать. Утром все покажется нам не таким страшным.

При свете фонаря они спустились по обледенелой тропинке. Элла мучилась стыдом, чувствовала себя усталой и опустошенной, как выжатый лимон. Селвин прав: выяснение собственной личности подождет до завтра. Несмотря на пережитое потрясение, какая-то часть души Эллы давно подсказывала ей, что она не похожа на мать. Глядя на Мэй, она никак не могла представить, что та носила ее под сердцем. Этот маленький червячок сомнения вызывал у нее мучительное чувство вины, так что со временем Элла научилась не обращать на него внимания. Теперь же, когда правда открылась, она испытывала непонятное удовлетворение от того, что интуиция ее не подвела.

Элла остановилась и запрокинула голову в ночное небо, где светила луна и мерцали звезды. Кто я? Как мне это выяснить? Есть ли в мире хоть один человек, которому это известно?

Италия

Мать Марии, с головы до пят одетая в черное, долго изучала пинетку, хотя ее глаза давно заволокло белой пленкой.

– Я плохо вижу, – сказала она наконец. – Кружево хорошее, и башмачок красивый… такие есть у каждого младенца. Не возлагай надежды на эту мелочь.

– Но ведь Мария плела прекрасные кружева, – не отступал Анджело, огорченный словами старухи.

– Как и большинство девушек в Ангьяри и Сансеполькро. За это мы должны благодарить сестер Марчелли и их маленькую scuola di merletto[23]. Для кружева нужен лишь моток ниток да коклюшки, а сколько прекрасных вещей мы создали с их помощью за эти годы: звезды, цветы, снежинки, животные… Помню, Мария сидела подле моего валика и смотрела, как я плету. Теперь ее больше нет с нами. Такова воля Господа.