1917–1920. Огненные годы Русского Севера - Леонид Прайсман

Интересно, что в составе команды ледокола «Канада» не было большевиков. Вся команда получала жалованье от английских морских властей, семьи членов экипажа находились в Англии, многие были женаты на англичанках. Они стремились вырваться из Архангельска, но рабочие Экономии, захватившие корабль, оказались более энергичными и последовательными в своих действиях, чем генерал Миллер, контр-адмирал Иванов и капитан 1-го ранга Чаплин. В результате «Минин» и «Ярославна» были переполнены. Если мы сравним две эвакуации: Вооруженных сил Юга России генерала П. Н. Врангеля в ноябре 1920 г. и ВССО генерала Е. К. Миллера, то видим огромную разницу. Врангель провел образцовую эвакуацию, флот был подготовлен заранее, и фактически все желающие были эвакуированы (были отставшие, но их было немного и такое бывало всегда). Только убедившись, что все военные и гражданские лица, которые хотят уехать, находятся на кораблях, Врангель последний поднялся на корабль. Миллер же отправил все суда за четыре дня до эвакуации, даже не обеспечил контроля над оставшимися в его распоряжении кораблями и бросил свою армию в руки большевиков. Разные были моральные качества (о других я сейчас не говорю) у двух генерал-лейтенантов, возглавлявших белое движение на Юге и Севере России. Эта разница прослеживается и во время плавания. Кроме Врангеля, у которого была отдельная каюта, необходимая ему для руководства эвакуацией, все остальные находились в общих каютах или на палубе, а лучшие места были отданы раненым. На ледоколе «Минин» всем генералам были предоставлены отдельные каюты, а все прочие, в том числе и раненые, лежали вповалку в коридорах и на палубе.

Захватившие «Канаду» архангельские моряки и рабочие действовали решительно, не дожидаясь вступления в город 6-й армии. Пытавшихся не исполнять распоряжения членов команды немедленно заперли в каютах, охранявшихся часовыми. На «Канаду» после захвата было доставлено артиллерийское орудие. Контр-адмирал Иванов передал на «Канаду» сигнал: «…следовать за мной, иначе открываю огонь»[704]. Но, несмотря на приказ и 30 выпущенных снарядов, из которых ни один не попал в судно, оно не спустило красный флаг. «Минин» достиг ледяных полей, которых «Ярослав-на» преодолеть не могла. Все пассажиры с «Ярославны» были пересажены на «Минин». Интересно, что первыми появились на борту «Ярославны» датские добровольцы, выставившие караулы по всему судну, им командование доверяло больше всего.

20 февраля на «Минине» было перехвачено радиосообщение из Архангельска, в котором новые местные власти инструктировали командиров слабосильных ледоколов «Русанов», «Сибиряков» и «Таймыр», застрявших во льдах. «…не отвечать на наше радио и ночью не поднимать опознавательных огней. они были обнаружены нами в полях, так называемых торосов, то есть наиболее сжатых льдов, когда стемнело, адмирал отдал им распоряжение поднять опознавательные огни, что и было ими исполнено. Около 8 часов вечера “Минин” медленно, имея наготове пулеметы, подошел к ним , эта картина освещенных ледоколов с быстро двигавшимися на них вооруженными людьми среди окружавшей нас мертвой ледяной пустыни производила незабываемое впечатление и могла бы служить прекрасным сюжетом для кинематографической фильмы»[705]. Ночью началась перегрузка угля и пересадка людей с застрявших ледоколов на «Минин». Но неожиданно для пассажиров «Минина» к нему стал приближаться ледокол «Канада», вскоре красный ледокол открыл артиллерийский огонь, на который «Минин» не мог отвечать, т. к. между ним и «Канадой» были застрявшие ледоколы. «Минин» сменил расположение и открыл ответный огонь. Вооружение двух судов было примерно одинаковым – 75-мм артиллерийские орудия. Но опытные артиллерийские офицеры на «Минине» попали в «Канаду», и корабль, развернувшись, стал уходить. Закончив перегрузку угля и пересадку нескольких десятков офицеров, «Минин» продолжил свой путь. Последний приказ «Минина» оставшимся ледоколам: «Следуйте за мной» – носил несколько иронический характер: с пароходов забрали весь уголь, но и при его наличии застрявшие во льдах суда не могли двигаться, в отличие от лучшего русского ледокола «Минин».

Пересадка шла не только в одном направлении. На оставшийся пароход «Русанов» были пересажены член правительства Соколов и его секретарь Новиков. Во время эвакуации Архангельска, по распоряжению генерала Миллера, Соколов был пересажен с ледокола «Канада» на затертый во льдах пароход «Русанов», т. е. фактически был выдан в руки большевиков. Большевистская команда привела пароход на Икоганьгу, где власть перешла в руки заключенных. Чайковский в письме Миллеру писал о выдаче Соколова: «Не сомневаюсь я также и в том, что в историю Временного Правительства Северной области, несмотря на очень много хорошего для населения области, и несмотря на Ваши личные громадные заслуги перед ним, и на каторжный труд таких работников, как, например, Петр Юльевич (Зубов. –Л. П.), войдет все-таки с очень нелестной славой, хотя бы благодаря позорному инциденту с Борисом Соколовым…»[706]

21 февраля на «Минине» было перехвачено радиосообщение из Мурманска о восстании рабочих, захвативших город. Миллер в своем письме Сазонову жалеет брошенных им офицеров и солдат и лицемерно пишет: «…самомнением не заражен, сделал что мог и как умел и в одном только чувствую угрызения совести, что в критическую минуту оказался не с теми, кто всем рискует на фронте, а на пароходе, отвезшем меня не в Мурманск, а в Норвегию, за что меня вправе будут упрекать те, кто с таким трудом ныне пробивается в Финляндию»[707]. Но восстание в Мурманске было во многом спровоцировано действиями Миллера и Квецинского. Руководству Мурманского края и командованию Мурманского фронта ничего не было сообщено о событиях в Архангельске. Они не знали, что Архангельского фронта не существует и только небольшие отряды отступают на Мурманск. В последней телеграмме Квецинского командующему войсками Мурманского района генералу Скобельцыну, отправленной перед тем, как Квецинский сел на ледокол, сообщалось только, что командующий выехал к войскам. О перевороте в Архангельске в Мурманске узнали из сообщения архангельской радиостанции, которую при паническом бегстве забыли вывести из строя.

19 февраля командиры полков Мурманского района были вызваны в штаб 5-й бригады в Медвежьей горе, где Скобельцын сообщил им о новостях из Архангельска и о том, что остатки войск Архангельского фронта отступают через Онегу на Сороку. На собрании решался вопрос: что делать дальше? Все его участники пришли к решению, что нужно дождаться подхода архангельской группы. Все были согласны с тем, что Мурманский фронт очень растянут и что необходимо после соединения с архангельскими частями отступить на север, ближе к тыловым базам. На совещании было заметно, что многие его участники потеряли веру в возможность продолжения борьбы и предлагали начать подготовку к отступлению в Финляндию. Среди них было много т. н. «финикийцев», приехавших из Финляндии, у которых там остались семьи. Скобельцына и начальника штаба Мурманского района полковника Архипова интересовал вопрос: пойдут ли за офицерами в Финляндию их солдаты? Только два командира полков были уверены, что их солдаты пойдут за ними, три других в этом сомневались и поручиться за своих солдат не могли. Было принято решение: не начинать отступление раньше 26 февраля, т. к. предполагалось, что только к этому времени части архангельской группы смогут подойти к станции Сорока[708].