Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

если продолжить рассуждения в этом направлении, и если родители беспокоятся о болезни своего сына, то разве они не будут страдать, например, также и в том случае, если их сын не женат, хотя и прекрасно к ним относится (пример не совсем корректен, т. к. в Китае согласия молодых никто не спрашивал)? В таком случае у них обязательно найдутся причины тревожиться и о других обстоятельствах жизни их сына. И самое главное: мы в своих рассуждениях, следуя общепринятой логике, «опустили» мировоззрение Конфуция до уровня каких-то земных забот, хотя уже неоднократно убеждались в том, что все его мысли и устремления направлены к миру предков, но не к земному.

Из самого построения этого китайского предложения можно сказать, что общепринятая логика рассуждений не верна: родители тревожатся не «только лишь о том…», а «именно тогда…», о чем свидетельствует эмфатическая частица вэй, которая ставит логическое ударение на слове «болезнь». Ее значение «только лишь» носит более поздний характер и связано, скорее всего, с требованием «правильного понимания» этого суждения.

Родители могут тревожиться и о многом другом, но главная их тревога, – когда их сын болен. Почему? При этом из ответа самого Конфуция видно, что все окружающие уже давно понимают слово Сяо точно так же, как и все сегодняшние китайцы, но не так, как понимался этот термин в Чжоу и самим Конфуцием. В одном из своих суждений он говорит об «исправлении имен» (чжэн мин), т. е. о правильном понимании древних слов Чжоу: ведь не будет же он для возрождения чжоуского Дао придумывать какие-то новые иероглифы?!

Нет сомнения в том, что вельможа задает этот вопрос по какому-то конкретному случаю из жизни своей семьи: возможно даже, у него есть претензии к своему собственному сыну. Но Конфуций заставляет его поднять свои глаза от земли и подумать о вечном. И при таком подходе – в ничто обращаются все возможные «тревоги» отца о сиюминутном состоянии его сына. Для правильного понимания мысли Конфуция целесообразно привести выдержку из книги В. М. Крюкова «Ритуальная коммуникация в древнем Китае» (М:, 1997, стр. 201):

Особое место среди «небесных даров» занимала «благодать» или «благая сила» (Дэ). Эта категория вообще играла центральную роль в западночжоуской идеологии. <…> Не менее важная группа «небесных даров» была связана с представлением о многочисленном потомстве как одном из важнейших условий индивидуального и кланового благополучия. Мужские потомки являются продолжателями рода, чье единство обеспечивается постоянством жертвоприношений предкам. Обилие потомства в семье гарантирует обильные же жертвенные подношения усопшим родителям.

А если единственный сын вдруг заболел и умер? Ведь в прежние времена не было никаких антибиотиков или других действенных лекарственных средств, и люди очень часто умирали от болезни в молодом возрасте, а не от старости. И кто, в таком случае, будет кормить жертвоприношениями духи родителей, когда те умрут? Именно эта мысль является главной в ответе Конфуция. Кстати сказать, именно такую трагедию пережил сам Конфуций: его единственный сын умер раньше него.

Неразрывна цепь ушедших предков и новых нарождающихся потомков на земле. Для Конфуция – все они живы и требуют к себе отношения по древнему ритуалу. Кстати сказать, покойники были «живы» и для нашей современницы – болгарской прорицательницы Ванги, которая их «видела» своими незрячими глазами. Конфуций в данном случае беспокоится только об одном: чтобы всякий дух ушедшего родителя смог обрести упокоение в потусторонней жизни, – и только в этом случае он может как-то «ниспослать Дэ» своим земным потомкам или этому хоть как-то содействовать. Это – что-то наподобие «единого братства» живых и мертвых.

Суждение 2.7

2.7. Цзы-ю спросил (вэнь) о Сяо. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «В нынешние времена (цзинь) Сяо считается правильным (ши), как говорят (вэй), у того, кто (чжэ) может (нэн) содержать (ян, т.ж. «кормить») [родителей]. Но переходя (чжи) к (юй) собакам (цюань) и лошадям (ма), – [их] всех (цзе) [тоже] могут (нэн) содержать (ян) некоторые (ю) [люди]. [Если] не (бу) в благоговении (цзин), то в чем (хэ) [же еще будет состоять] отличие (бе) [Сяо от подобного отношения к животным]?».

Цзы-ю, он же Янь-янь (здесь – разные иероглифы), – это один из самых способных учеников. Из ответа Конфуция уже однозначно следует, что к его времени термин Сяо понимался китайцами в быту так же, как понимается сейчас. Причем, в нашем сегодняшнем европейском обществе Конфуция бы поняли далеко не все: у многих из нас гораздо больше благоговения к домашним питомцам, чем к своим родителям или близким родственникам.

Так в чем же разница между той «собакой» и «человеком», которых содержат в тепле и накормленными? Ведь не секрет, что сегодня в мире действительно существуют хозяева животных, которые в прямом смысле слова «трясутся» над своими питомцами и сами готовы им служить. Для «богатых собак» и «богатых кошечек» нанимаются специальные самолеты, строятся гостиницы с «ресторанами», «бассейнами» и «парикмахерскими», – о чем не может мечтать подавляющее большинство жителей земли. Переводя это на нормальный человеко-животный язык, можно сказать так: одно животное содержит другое животное, и каких-либо принципиальных интеллектуальных различий между ними нет, как бы более разумное животное на подобные слова не обижалось. Причем, глядя на ретроспективную динамику, можно уверенно спрогнозировать, что в недалеком будущем в европейском либеральном сообществе будет официально разрешено «брать в жены», или «выходить замуж» за какого-нибудь кобеля, кошку, коня или осла. Почти как у Апулея в его «Золотом осле», только уже безо всякой метафизики.

Итак, «лошади», читающие Евангелие – мы, кажется, об этом сейчас говорили… разве нет? Да, и тем не менее, разница здесь принципиальная, но это – только по мнению Конфуция, а не по мнению этих собак или лошадей. Мы, люди, этой разницы не видим по той причине, что все многообразные «египетские миры» фактически выродились для нас в один единственный мир земной жизни (всесильный Принцип Яхве при таком положении вещей громко аплодирует). Другого мира для нас просто не существует, а что будет с нами после нашей смерти, мы не знаем и знать не хотим. Такова главная парадигма нашего европейского общества и нашей сегодняшней «науки», которая ограничила себя исключительно земными представлениями. И уж действительно лучше истово верить (Свят! Свят! Свят!) во всех этих «несуществующих» духов Конфуция, чем всю свою жизнь прожить европейцем с положенной тебе кобылой в качестве «жены».

Когда-нибудь наша «наука» вдруг откроет (и тут же повесит себе «медаль на грудь» или вручит кому-нибудь улыбчивому седовласому ученому Нобелевскую премию), что что-то наподобие «потустороннего мира» все-таки существует. Но все мы, –