Отрада - Виктория Богачева

— Я выковал сундук, — охрипшим голосом сказал Храбр. — Чтобы схоронить самоцветы твоего отца.

Отрада кивнула и переплела с его ладонью, все еще лежавшей у нее на плече, свою ладонь.

— Идем, — позвала она, вдруг уразумев, что не хочет ни девичника, ни бани с подружками, ни громких песен-провожаний.

Ничего не хочет, кроме как быть вместе с мужчиной, который прижимал ее к своей груди, и она чувствовала исходивший от нее жар. Чуть повернув голову, она встретилась с Храбром взглядом. Он был ясным, несмотря на выпитые чарки, когда жених кивнул и увел ее, крепко держа за руку, с поляны.

В молчании, которое не было ни тягостным, ни давящим, они дошли до избы кузнеца, но не вошли в горницу через крыльцо, а свернули чуть вбок и оказались перед открытой дверью в клеть.

Отрада застыла на пороге, вглядываясь в темноту, пока Храбр прошел внутрь и запалил несколько лучин. Она увидела и ржаные снопы, и разостланную медвежью шкуру, и соболя с калачиками, что висели в каждом углу. На лавке вдоль стены стоял кувшин с медом, а подле него — одна чарка. Прямо напротив нее, рядом с дверью в клеть, лежал на земляном насыпном полу огромный кузнечный молот, доставшийся Храбру от отца, а тому — от его отца.

У Отрады перехватило дыхание, и она едва не попятилась. Не потому, что шла за Храбра против воли. Она испужалась, вдруг осознав, что вся прежняя жизнь вскоре останется за порогом этой клети. И больше не будет ничего, что было в ее девичестве: ни посиделок, ни веселой беготни, ни жарких разговоров со Стишей, ни купания в ручье с подружками.

Но и одиночества тоже больше не будет. Она станет мужатой женой, и появится человек, который вступится за нее, который не отвернется и защитит.

Совдлав с собой, Отрада шагнула вперед, притворив дверь клети, и даже полумрак не смог скрыть мелькнувшего в глазах Храбра облегчения. Он не торопил ее и стоял подле сооруженной постели, и лишь пристально глядел на нее, наблюдая за чувствами, мелькающими у нее на лице.

И все же, подойдя к жениху и почувствовав прикосновение к своим ладоням, она вздрогнула от неожиданности. Потом его пальцы коснулись ее остро очерченного подбородка и щек, медленно поглаживая. А потом Отрада оказалась у него на коленях, и они целовались на лавке, не помня себя.

Губы Храбра были твердыми и прохладными, и это было приятно, до безумия, до сумасшествия приятно! Отрада обхватила руками его лицо, большими пальцами попыталась разгладить сведенные на переносице брови и тихо засмеялась, вновь и вновь целуя.

Она больше не чувствовала ни страха, ни робости.

Неторопливыми движениями, прядь за прядью, Храбр принялся расплетать ее косу. Отрада замерла, пока его руки сперва вытащили одну ленту, следом другую, а потом пальцы бережно и осторожно начали перебирать густые, тяжелые волосы, и голове делалось все легче и легче, пока, наконец, они не легли гладкой волной ей на плечи, спустившись кончиками ниже поясницы.

Храбр сжал несколько прядей в кулаках, поднес к лицу и сделал глубокий вдох.

— Не стану косу резать, — пробормотал он, плавно поднялся, подхватив Отраду на руки, и отнес к постели, уложив поверх разостланных на снопах одеял. В клети было темно, и тусклый свет лучины едва-едва рассеивал мрак вокруг них.

Она резко выдохнула, когда Храбр, отодвинув в сторону воротник, принялся целовать ее шею и плечи. Его пальцы нетерпеливо сминали ткань, словно пытались порвать.

Она скользнула ладонью ему под рубаху, коснулась поджарого, как у мальчишки, живота, и он содрогнулся от столь простой, незамысловатой ласки, и замер, вытянувшись тугой тетивой. Отрада почувствовала под пальцами неровную вязь нескольких рубцов: от кабана на ловите, от поединка с Перваном…

Сама не ожидая от себя, Отрада потянулась и заставила Храбра стянуть с себя рубаху. Он отбросил ее в сторону, и теперь она могла видеть тугие мышцы на его руках и поджарый живот.

Что-то бесконечно нежное, щемящее заполнило ее изнутри, и она порывисто прижалась к нему, кожа к коже, чувствуя щекой, как быстро бьется его сердце. Она принялась покрывать быстрыми, скользящими поцелуями его ключицы и плечи, грудь и живот, отчаянно пытаясь не разреветься от нахлынувших вдруг эмоций.

Храбр уже развязывал поясок у нее на поневе, нетерпеливыми, ждаными движениями пытаясь выпростать из-под него рубаху, когда Отрада словно очнулась и замерла.

“Я должна его разуть!” — вспомнила она и надавила, заставляя Храбра сесть на постель. Сама же опустилась рядом на земляной пол и сняла с него сапоги.

Во взгляде Храбра мелькнуло что-то, но он ничего не сказал. Только потянул ее на себя, помогая подняться, и мягко уложил на пушистые меха.

Когда пояс, поневы, наконец поддался, Отрада ощутила странную легкость. Храбр снял с нее рубаху, и света лучины ему было достаточно, чтобы разглядеть ее молочно-белую кожу, россыпь веснушек на плечах, напряженные соски и часто вздымавшуюся грудь.

В голове Отрады мелькали обрывки разговоров с подружками, их жаркие шепотки, когда они болтали о самом сокровенном. Она вспоминала загадочные слова молодух, совсем недавно ставших женами, и то, как они стращали совсем юных дурех первой ночью с мужем…

То, что происходило между ней и Храбром, не было похоже ни на что, о чем она прежде мыслила. Не было ни страха, ни боли, ни даже смущения, когда она замечала жадные взгляды, которыми жених обводил ее тело. Каким-то чутьем она понимала, что он медлил потому, что не хотел ее напугать, не хотел причинить боли, но Отрада ничего не боялась подле него. И медлить не хотела уже она.

Храбр глухо пробормотал что-то, прикусив нежную кожу ее шеи. Низ живота налился приятной тяжестью, а тело особенно остро отзывалось на любое прикосновение. Отрада приподнялась на локтях, заглянула Храбру в глаза и заставила его перевернуться, оказавшись сверху. Он выглядел удивленным, но довольным, и она принялась медленно водить бедрами вперед и назад, пока не услышала негромкий, сдавленный стон и не почувствовала его возбуждение. Рваными, торопливыми движениями она развязала гашник у него на портках, и вдруг замерла в последний миг, растерявшись.

Храбр поднялся, помогая их снять, и усадил ее к себе на колени. Она прогнулась, пока он водил ладонями по животу и ребрам, считая позвонки и вызывая сладкую дрожь.

Когда Отрада вновь почувствовала спиной пушистые меха, она уже мало что понимала. По телу разливалось