Отбор для Короля волков - Маша Моран

Аглая пожала плечами. Оборотень ей нравился.

— Глупо называть рану уродством. Настоящее уродство не разглядеть, потому что оно в душе. Предательство, измены…

Она резко замолчала. Что это ее потянуло философствовать?

Оборотень тихо рассмеялся:

— А вы и в самом деле исключительная. Неудивительно, что он выбрал вас.

Не нужно было уточнять, кем именно был «он». Ее покоробило «он ВЫБРАЛ вас». А она его не выбирала. Но вряд ли здесь ее слова имеют вес.

Мужчина вытащил нож и начал разделывать готовую тушку.

Протянул Аглае ароматный мясистый кусочек.

— Осторожно, горячо.

Обжигая пальцы, она ухватилась за краешек.

— Как вас зовут?

Он удивился ее вопросу.

— Давненько красивые женщины не интересовались моим именем… Я — Лазаж, княжна.

— Очень приятно. А я — Аглаида.

— Я знаю. По правде, молва трубит о вас так много, что я познакомился с вами еще до того, как увидел.

Аглая не совсем понимала, что он хочет этим сказать. Оборотень явно был хитер. Да к тому же сказал, что Дамазы оставил его присматривать за ней. Что-то ей подсказывало, что этот разговор неспроста.

— Вы ешьте, княжна… А то остынет…

Сам Лазаж вгрызся зубами в свой кусок и с причмокиванием начал жевать. Аглая тоже откусила кусочек обжигающе горячего мяса. То ли голод свою роль сыграл, то оборотень действительно знал толк в готовке. Сочное мясо таяло на языке.

— М-м-м… спасибо. Очень вкусно. Что это?

— Куропатка. На ужине у Балаха плохо кормили?

Она не сразу поняла, о ком Лазаж говорил. Так просто называл своего короля по имени, как будто не совсем… уважал его.

Она не собиралась откровенничать с хитрецом. Кто знает, что он задумал?

— Его Высочество все время отвлекал меня… разговорами. Мне не удалось поесть.

— Дамазы? Неужто, он разговорился? — Лазаж хохотнул. — Да из него и под пытками пустых речей не вытянешь.

Аглая вздернула брови:

— Вы так говорите, как будто его много раз пытали.

— Для кого-то, может и не много… А кто-то и после одного раза жизни лишался. Принц пять раз на своей шкуре ощутил, каково это.

Такого Аглая не ожидала. Оборотень ее обманывает — иначе быть не может. Чертов принц был неуязвим!

— Вы, наверное, кого-то другого имеете ввиду?

Лазаж расхохотался.

— Я стар, но в слабоумие еще не впал. Впервые его ведьмовские приспешники схватили, когда он еще совсем мальчишкой был. Одиннадцать или двенадцать годков ему тогда было. А потом он уже специально в плен к ним попадал, чтобы изнутри изучить да секреты их узнать. Они ж болтают при своих жертвах, не скрываясь. Откуда им знать, что пленник вовсе не жертва? Но боли потерпеть ему пришлось немало.

Аглая не представляла человека, который добровольно пошел бы на подобное. Наверняка были и другие способы узнать ведьминские секреты. Может он просто любил боль? Причинять и получать. А теперь так и вовсе решил отомстить всем ведьмам в ее лице?

Лазаж следил за ней, и Аглая ощутила себя неуютно под пристальным желтым взглядом. Чего он от нее ждал? Видел насквозь ее чародейскую сущность?

— Я уже поняла, что принц пойдет на все, лишь бы истребить как можно больше ведьм.

— В вашем голосе не слышно восхищения.

— А я должна быть восхищена?

— Убивать ведьм — важное дело.

Оборотень как будто провоцировал ее на что-то. Только вот Аглая никак не могла понять на что.

— Заботиться о своем ребенке тоже важное дело. Но почему-то мы редко восхищаемся матерями и воспринимаем их заботу как должное. А еще важно помогать старикам. Важно мудро править народом и избегать кровопролитных войн. Есть очень много важных дел, господин Лазаж. Так почему я должна восхищаться принцем, а не матерью или великодушным князем?

Аглая ненавидела лицемерие и пафос. И по началу ее слова казались ей именно такими. Но к концу она поняла одну странную вещь. Она говорила, как будто родилась и выросла здесь. Даже речь изменилась, и фразы звучали иначе.

Она не просто становилась ведьмой. С каждой прожитой здесь секундой, с каждым сделанным вдохом, она напитывалась сущностью этих мест. Становилась их частью.

Аглая не знала, как это объяснить. Но Фьорир впитывался в ее кожу. И это ее пугало. Потому что привязывало невидимым канатом ко всему Дамгеру. Но она не собиралась здесь оставаться.

— Теперь я еще больше понимаю, почему он выбрал вас.

Аглая удивленно взглянула на старого оборотня. Он сощурил желтые глаза и рассматривал ее так, словно видел нечто удивительное.

— Кто меня выбрал?

— Мой принц, конечно. Вы его элльлеле. До сегодняшнего дня, до того как вас увидел, я не верил в это.

Снова это странное слово.

— Кто такая элльлеле? Что это значит?

— Он не объяснил вам?

— Не счел нужным. Я не знаю вашего языка. Он что-то сказал, прежде чем уехал.

Лазаж несколько секунд помолчал, глядя то на нее, то на хмурое низкое небо. Аглая перестала ждать, что он заговорит.

Но Лазаж удивил ее:

— Я должен кое-что рассказать вам о Дамазы. Это не совсем честно по отношению к нему. Да и к вам тоже. Но сам он никогда не расскажет того, что вы ДОЛЖНЫ знать. Потому что вы не просто его элльлеле — вы та, кого он привел сюда. В самое сердце, в самую сущность Волчьих сыновей. Первая женщина, которая переступила границу.

Аглая вспомнила линию из камней, разделяющую два лагеря. Неожиданно на память пришли другие камни. Плоские и горячие, с вырезанными на них символами. Наверное просто совпадение, но в душу уже закралось подозрение. Какая-то мысль, не дающая покоя. Аглая настойчиво пыталась за нее ухватиться.

Так погрузилась в размышления, что вздрогнула, вновь услышав голос Лазажа.

— Я уже много лет прожил на этом свете, и вижу: вы не питаете к нему и половины тех чувств, что он испытывает к вам.

Аглая едва не рассмеялась. Истерично. Конечно, не питает. Не хочет поджечь его сырым хворостом после многочасовых пыток. О, да, определенно ее чувства слабее, старый ты пень.

— Не смотрите на меня так, княжна. — Оборотень хохотнул. — Это ведь совсем не обвинение. Трудно любить того, кто мог показаться вам жестоким…

— Он не показался мне жестоким. Он действительно жестокий.

Но объяснить ему, не раскрывая свой секрет и подробности происшедшего в шатре Аглая не могла.

— Знаю. Знаю… — Старик задумчиво уставился вдаль. — В этом есть моя вина. Поэтому я намерен попытаться исправить совершенную ошибку. Я хочу вам кое-что рассказать. Но не для того, чтобы вызвать в вас жалость, нет. Жалость — последнее чувство в семье. Я хочу чтобы вы поняли его. Так, как понимаю я.