Пара из дома номер 9 - Клэр Дуглас

надгробию, вспоминая последний раз, когда он видел свою маму: в выходные перед ее смертью. Она стояла на пороге, сжимая в руках пакет с домашними пирогами и лазаньей. Именно благодаря ей он захотел стать шеф-поваром. Мама крепко обняла его, как будто знала, что это в последний раз. А потом она стояла и махала рукой, пока его машина не вырулила на подъездную дорожку, и мамина улыбка скрывала боль, которую она, должно быть, чувствовала.

– Прости меня, – говорит Тео, в горле у него встает комок. – Прости за то, что я не знал, на что он способен. Прости, что я не смог спасти тебя.

59

Дафна

Август 2018 года

Сегодня меня пришли навестить две женщины. У них обеих темные вьющиеся волосы, хотя одна из них старше другой. Младшая из них одета в джинсовый комбинезон и выглядит так, будто она беременна. На старшей оранжевый сарафан. Они обе красивы. Но для меня все молодые женщины красивы, с их молодостью, ловкостью и сильными ногами, которые не болят при ходьбе.

– Бабушка, – говорит та, что помоложе, садясь рядом с моей кроватью. В последнее время я часто лежу в кровати. Мое тело ощущается ужасно немощным, но я не знаю почему. Я кашляю, и лицо младшей морщится от беспокойства. Она кусает нижнюю губу. Старшая женщина смотрит на меня холодно. Она мне кого-то напоминает. Ее выражение лица, разочарование в глазах. Она напоминает мне Роуз.

– Я Саффи, – говорит беременная. Саффи. Саффи. Это имя мне знакомо. Она называет меня бабушкой. Должно быть, это моя внучка. Другая должна быть ее матерью: они так похожи… Но у меня никогда не было детей. Я знаю это. Я бы это запомнила. Младшая плачет. Я не знаю почему. Слезы скатываются по ее лицу и падают на джинсовые штанины, образуя маленькие темные кляксы. «О ком ты проливаешь слезы, моя дорогая?» – хочу я спросить ее. Но мои губы не двигаются. Слова не приходят.

Старшая женщина стоит позади Саффи и сжимает ее плечи.

– Мама, – говорит она, глядя на меня. – Я Лорна. Лолли.

Лолли. Конечно, это Лолли. Моя Лолли, моя любовь…

– Я бы хотела, чтобы ты вспомнила, – мягко продолжает она. – Я бы хотела, чтобы ты вспомнила, что случилось с Роуз и почему ты взяла ее имя.

Конечно, я помню.

– Чтобы уберечь тебя, – внезапно отвечаю я, и их глаза удивленно расширяются. Голос у меня скрипучий. Я говорю как старуха. Руки, сложенные поверх моих одеял, морщинистые и венозные. Я и есть старуха. Конечно, я старая. Почему я все время забываю об этом?

Лолли подходит с другой стороны кровати и кладет свои руки поверх моих.

– Я так хочу простить тебя, – вздыхает она. Ее руки кажутся теплыми по сравнению с моими, холодными. – Особенно сейчас. Мы никогда не узнаем, что произошло той ночью, – говорит она мне.

Я смотрю на нее в ответ. Я не совсем понимаю, о какой ночи она говорит. Закрываю глаза. Мне больно держать их открытыми. Моя грудь болит, и легкие тоже. Я слышу их голоса, хотя они звучат очень далеко, но эти женщины говорят о Скелтон-Плейс. И о Роуз.

О моей Роуз.

Я понимаю, что они говорят о предстоящем судебном деле. И о Викторе Кармайкле. Они говорят о той ночи, когда умерла Роуз.

И, несмотря на тяжесть в груди и боль в легких, я начинаю говорить.

* * *

Я чувствовала, что Роуз ускользает от меня. Это было то же самое чувство, которое я испытала, когда была ребенком. Когда я была Джин. Сьюзен тоже отдалялась от меня, и я знала, что с Роуз сейчас происходит то же самое. Если вспомнить – это началось после того, как она убила Нила. Она не была убийцей. Она не прятала свои ужасные поступки в сундук в глубоком подвале своего разума, чтобы не пересматривать, не обдумывать их снова. Так, как прятала их я. Это был дар свыше. Это помогало мне жить дальше. Но Роуз не могла этого сделать. Ей нужно было верить, что она хороший человек, что она добрая, что однажды она попадет на небеса. Мне именно это и нравилось в ней. Эта невинность. Это было так приятно после того, от чего я ушла.

Но иногда она могла быть и невероятно докучливой. Она слишком многого ожидала от людей. Никто на свете не мог быть полностью хорошим или полностью плохим, но для Роуз существовало только черное и белое. И я заметила, что, узнав, кто я на самом деле, она начала переоценивать свои чувства ко мне. Она смирилась с моим прошлым, потому что тоже убила, – но могла утешать себя тем, что сделала это ради верности и любви. Ради защиты и самообороны. А я – из-за гнева, страха и глубоко укоренившегося чувства собственной ненужности.

Я не знаю, чего пыталась добиться, флиртуя с Шоном. Он мне ни на секунду не нравился, но я хотела заставить Роуз ревновать – полагаю, чтобы она поняла, что любит меня. Что я нужна ей. А потом, во время фейерверка, я заметила, как она смотрит на меня. Холодный, отстраненный взгляд. Как будто я ей надоела. Меня это так задело, что я не могла больше находиться рядом с ней. Поэтому я ушла, затерялась в толпе. Когда Роуз заметила, что меня нет рядом, она даже не обеспокоилась. Просто взяла Лолли за руку и двинулась сквозь толпу к дому.

Я немного побродила по деревне, пытаясь собраться с мыслями, надеясь, что Роуз будет скучать по мне, поймет, что мы друг другу нужны. Я надеялась, что к тому времени, как я вернусь, она будет так напугана присутствием Виктора, что согласится – нам нужно уехать вместе. Начать новую жизнь вдали от него.

Когда я вернулась, Роуз металась по маленькой кухне; ее лицо было белым, в руке зажат нож. Она была похожа на красивую, но норовистую лошадь, которая вот-вот взбрыкнет или бросится наутек.

– А вот и ты! – прошипела Роуз, как только я вошла. – Как ты могла вот так меня бросить? Ты знаешь, что я боюсь Виктора, что он где-то тут, поблизости!

– Роуз, – мягко сказала я, подойдя к ней и протянув руку, чтобы успокоить ее.

– Я видела его! – всхлипнула она, размахивая ножом. – Он был в саду.

Я подошла к кухонному окну. Сад был пуст. Как я и предполагала.

– Роуз, милая, положи нож. В саду никого нет.

– Ты… ты… – Ее зубы судорожно сжались, она дрожала от страха.