Исключительные - Мег Вулицер

Деннис плавно провел трансдьюсером по ее боку.

– Ой, щекотно, – сказала она, и внезапно на мониторе появилась ее печень, похожая на затонувший старый корабль.

Он сразу увидел уплотнение, его нельзя было не заметить. И не успев подумать, Деннис ляпнул:

– О господи.

УЗИ-специалист ни при каких обстоятельствах не должен комментировать то, что видит на мониторе, никоим образом не давать понять, есть патология или нет. Каждый раз за работой – а через его руки прошли тысячи пациентов – он сохранял непроницаемое лицо, спокойный и бодрый голос. Когда пациенты боязливо задавали вопросы или всматривались в его лицо, ища утешения, он говорил им, что беспокоиться не надо, доктор скоро сообщит результаты, а в его обязанности не входит давать заключения. Но, ясно, что он не мог не давать заключений, чисто механически, хоть и держал их про себя. Как и все специалисты по УЗИ. Никогда раньше он так не реагировал, но девушка была так беззащитна в большом городе, и ему невыносима стала мысль, что у нее, по всей вероятности, рак, и она скоро умрет.

– Что? – спросила она, обернувшись.

– Ничего, – ответил он. – Я ничего не говорил.

– Сказали, – уличила она его, низкий кентуккийский голос звучал обвиняюще. – Вы сказали: «О господи».

– Я сказал так, потому что вам щекотно, – ответил он, но объяснение вышло явно неубедительным.

Мир захлестнул его всем сонмом серых теней и уязвимых органов, и Деннис Хэндлер-Бойд поставил трансдьюсер на подставку, закрыл лицо руками и – заплакал. Он не мог поверить, что так раскис! Но у человека с клинической депрессией, которая не поддается лечению, рано или поздно случится нервный срыв, и он случился. Девушка завернулась в больничную рубашку, но она липла к намазанному гелем телу, и ей стало страшно оставаться с ним и страшно за свою жизнь. Она осторожно встала с кушетки, с болью в боку, где опухшая печень давила на здоровые ткани, и с криком о помощи выскочила в коридор.

В ту же минуту на пороге появились два других УЗИ-специалиста, Патрик и Лорин.

– Деннис, – сердито спросил Патрик, – чего ты наговорил пациентке?

– Ничего, – ответил он. – Но у нее, скорее всего, обширная опухоль. Я видел. Просто монстр какой-то.

– Деннис, – сказал Патрик. – Ты заплакал? Она услышала, как ты плачешь, делая ей УЗИ? Что с тобой творится, черт побери?

– Не знаю, – сказал он.

И тотчас опроверг себя:

– Нет, знаю.

– Слушай, инсульт – штука серьезная, – заметила Лорин. – У моего дедушки был. Чтобы восстановиться, время нужно. Ты не в себе. Ты рано вышел, Деннис.

– У меня был микроинсульт, я выздоровел. Это не из-за него.

– Тогда из-за чего? – спросила она.

Они были его друзьями, эти двое. Вместе проводили перерывы, и когда Патрик с Лорин выходили покурить, Деннис охотно стоял вместе с ними в сигаретном дыму. Патрик был здоровенный малый, бывший морской пехотинец, с бритой головой, безупречной репутацией, женой и четырьмя детьми. Маленькая чернокожая Лорин носила дреды, была одинокой и честолюбивой. У этой тройки не было ничего общего, но до инсульта и рецидива депрессии Деннису с ними было хорошо. Они по-настоящему сблизились, сплоченные звуковыми волнами, а сейчас, по-видимому, разобщенные ими.

Он не ответил Лорин, аккуратно расстегнул свой белый халат и сложил его, как флаг.

– Пойду-ка я, – сказал он.

– Надо думать, – откликнулась Лорин. – Ты узнаешь, что уволен, как только появится миссис Ортега.

– Я вел себя неадекватно, – сказал Деннис. – Понимаю. Мне просто стало так грустно. До меня вдруг дошло, что от всего этого нет никакой пользы.

Он кивнул друзьям и, пройдя мимо них, вышел в коридор, как раз навстречу стремительно приближавшейся мощной и решительной миссис Ортега.

Доктор Бразил, фармаколог, не хотел переводить его на ИМАО.

– У нас есть более острые инструменты, – сказал он.

Но, похоже, даже эти острые инструменты оказались слишком тупыми для Денниса, или это Деннис был слишком тупым, потому что по утрам валялся в кровати, когда Жюль собиралась на работу, где у нее была небольшая, но растущая частная практика, или на встречу со своим руководителем, а Деннис наблюдал за ней словно сквозь частую сетку депрессивного больного.

– Деннис, – сказала Жюль, втискивая ногу в смятую туфлю, – мне не нравится твое состояние.

– Мне тоже не нравится мое состояние, Жюль, – ответил он, повторив ее слова, но враждебным тоном. Почему враждебным? Без причины, просто враждебным и все.

– Я все время жду, когда это у тебя пройдет, – заметила она. – Понимаю, ждать глупо и явно бессмысленно.

– Извини, – сказал он и встал, чтобы обнять ее, небрежно и без любви, но не от того, что не любил ее, а от того, что боялся не любить.

Но Жюль побывала уже в душе, была одета для выхода, аккуратная и чистая, пахла всевозможными цветочными и фруктовыми мылами и лосьонами, которыми начинала свой день. Деннис до сих пор пах, как спальный чердак, и сейчас она предпочла бы, чтобы он ее не трогал.

Эш знала о проблеме, старалась помочь, и однажды они с Жюль пошли перекусить в место, где продавали большие, с детскую голову, пончики, от которых, когда женщины разломили их, тучей поднялся пар.

– Ума не приложу, что делать, – пожаловалась Жюль. – Его стало меньше. Это не Деннис, а отсутствующая, раздражительная копия. Словно его забрали у меня, а вернули не его, а подделку. Как было с Джоной.

Эш только сочувственно покачала головой и пожала Жюль руку, и ничего лучше она не могла сделать. Они ели пышные, пахнувшие яичным белком вкусные пончики и чувствовали себя виноватыми перед Деннисом в том, что говорили о нем, словно он крайне трудный пациент Жюль. Денниса этот разговор взбесил бы, подумала Жюль. Он решил бы, что она хочет от него избавиться.

– Не надо было мне говорить все это, – добавила она, но ей необходимо было это сказать.

– Нет, все нормально. Ты не злословишь и ничего такого, – успокоила Эш. – Ты его любишь, тебе просто надо проговорить проблему вслух.

Но Жюль представила себе ужаснувшееся лицо Денниса и поняла, что предала его. А Эш все пыталась помочь, хотела слушать, хотела дать совет.

– Может, он сам по себе выйдет из этого, как из комы, – предположила Эш, не имея ни малейшего представления, о чем говорит.

Из-за депрессии Денниса две женщины перестали понимать друг друга. Жюль могла описать, в каком состоянии он находится и каково быть замужем за человеком с депрессией, но описание получалось бледным. Нужно испробовать это на себе. Жюль испробовала, Эш нет.

На работе самые отчаявшиеся пациенты Жюль каким-то чудом воодушевлялись, словно откуда-то поняли, что ей это необходимо. Она ободряла их методами, которыми ей не удавалось ободрить Денниса. Ее лукавые вопросы и забавная точка зрения теперь уже не годились для него, ему становилось хуже, как и от всего остального. Казалось, даже разговоры его раздражали, но она не могла сдержаться и болтала о случаях на сеансах, словно надеялась, что он воспользуется чужим опытом через ее посредничество.