Наша вина - Мерседес Рон

Я тутже рухнула напостель.

–Едем вбольницу.

–Нет! Ненужно, этоложные схватки, правда, этонормально…– прежде чем я успела закончить фразу, меня снова пронзила боль, заставившая согнуться почти пополам.

Я крепко стиснула зубы, сдерживая предательские слезы, выдававшие мою ложь.

–Незнаю, чтопроисходит…

–Думаю, утебя скоро начнутся роды, Ноа,– сказал он, вставая скровати. Ясильно дернула его заруку.

–Нет, этоневозможно…– возразилая, прижимая его ксебе.– Ещенескоро…

Ив этот момент, поиронии судьбы, язаметила, какнамокают мои бедра ипростыни подо мной.

Я испуганно открыла глаза.

–Ноа, черт, чтостобой?! Тыменя пугаешь.

Я затаила дыхание.

–Наверное, воды отошли.

Когда я подняла простыню иувидела, чтоона промокла, дыхание стало учащаться.

Я еще неготова… неготова кэтому.

Ник поднял меня ипонес вванную. Ябыла так напугана, чтобыла рада видеть его спокойствие. Онусадил меня нараковину иобхватил руками мое лицо.

–Дыши, Ноа,– сказал он, снимая сменя платье.

–Ячувствую себя отвратительно,– дрожащим голосом простоналая.

Ник посмотрел наменя непонимающим взглядом.

–Хочешь принятьдуш?

Я кивнула, онвключил воду иубедился, чтоона неслишком горячая.

–Оставайся здесь,– сказал он, выйдя изванной ивернувшись через секунду счистой одеждой.

Ник помог мне снять остальную одежду иоставил меня подтеплой водой душа. Через несколько минут я уже была готова. Когда я вышла, Никобернул меня полотенцем ивытер сверху донизу.

Когда я полностью оделась, новые схватки заставили меня согнуться снова: этобыло ужасное иболезненное ощущение, ия хотела, чтобы оно какможно скорее прошло.

–Едем вбольницу, Веснушка,– сказал он, целуя меня влоб, когда я снова стала нормально дышать.

Я кивнула, чувствуя страх.

Ребенок еще небыл готов…

Часы, предшествовавшие приезду вбольницу, были самыми мучительными вмоей жизни.

Какя ипредполагала, ребенку было рано рождаться, ноу меня отошли воды, аЭндрю застрял вродовых путях, ипути назад небыло. Кактолько мы приехали, меня сразу отвели вродильное отделение. Наивная! Ядумала, что, кактолько придет время тужиться, янемного напрягусь, апотом все закончится, ноничего подобного: ятужилась восемь часов. Восемь часов, закоторые все мои силы иссякли, ия уже думала, чтонесмогу продолжать.

–Ноа… нужно продолжать, тыдолжна поднажать, Веснушка, ещеразок… ещеразок.– прошептал мне наухо Николас. Ятак крепко сжала его руки, что, казалось, сломала ему все пальцы.

–Яочень устала…– призналасья, расслабляясь после одной измногочисленных схваток. Уменя болело все тело, казалось, чтоэпидуральная анестезия уже давно перестала действовать, ия просто молилась, чтобы все это скорее закончилось.

Я слышала, какврачи тихо переговаривались, говоря что-то омоем тазе ио том, чтоуребенка недостаточно места длявыхода. Явсегда знала: мояматка несоздана длярождения детей.

–Ник… забери меня отсюда… Забери меня, ябольше немогу терпеть эту боль,– умолялая, плача, наблюдая, какего глаза наполняются слезами, какимои.

–Когда это кончится, мыуйдем, милая, явозьму тебя ссобой, куда захочешь, нопока тебе нужно поднапрячься.

Очередная схватка заставила мой живот стать каменным, ястиснула зубы иснова потужилась. Медсестры подбадривали меня, аврач продолжал настаивать натом, чтобы я тужилась. Кто-то положил мне налоб мокрую тряпку, и, когда я заметила, чтосхватки прекратились, аребенок все еще невышел, захотелось умереть.

–Этонеработает…– пожаловаласья.

–Доктор, онаистощена! Сделайте что-нибудь, черт возьми!

–Делать кесарево сечение сейчас опасно дляматери,– ответил гинеколог.

Я увидела, какНикпобледнел.

–Ноа… яхочу, чтобы вы тужились изовсех сил вовремя следующей схватки, хорошо? Яиспользую щипцы, чтобы извлечь ребенка, ондолжен выйти, наблюдается дистресс плода.

Мой ребенок страдал, онстрадал из-за меня, страдал, потому что я немогла помочь ему выбраться.

–Сядьте,– сказал врач, иу меня едва хватило сил поднять голову.– Мистер Лейстер, сядьте позади нее так, чтобы она прижалась спиной квашей груди.

Николас сделал, какему сказали, егообъятия, придали мне силы продолжать.

–Тыможешь, любовь моя… Давай, ещеразок.

Следующая схватка последовала через несколько секунд. Ядаже незнаю, откуда уменя взялась сила, ноя крепко сжала руки Ника итужилась, пока практически непотеряла сознание.

–Получается!– объявил доктор, ичерез минуту мы услышали плач очень рассерженного ребенка.

Я рухнула наНиколаса, нев силах даже держать глаза открытыми.

–Ноа… онпрекрасен… Посмотри нанего, любовьмоя.

Я открыла глаза, медсестра подошла счем-то очень маленьким, завернутым всинее одеяло.

–Очень красивый мальчик,– сказала медсестра, протягивая его мне наруки.

Мои руки дрожали, иНикпомог мне прижать его кгруди.

–Боже мой!..– взволнованно воскликнулая.

Энди перестал плакать, кактолько услышал мой голос. Слезы выступили уменя наглазах, ия наклонилась, чтобы поцеловать его головку счерными волосиками.

–Онпрекрасен…– яуслышала, какНикговорит мне наухо.– Спасибо занего, Ноа. Ятак тебя люблю, тымолодец.

Вэтот момент Эндрю открыл глаза ис любопытством посмотрел нанас. Дванебесно-голубых глаза, заставили нас затаить дыхание: вылитыйНик.

Я немогла продолжать разглядывать его, потому что его забрали измоихрук.

–Ондолжен находиться винкубаторе, пока мы неубедимся, чтовсе впорядке. Этотмалыш очень хотел родиться.

Я сильно прикусила губу, когда услышала, какон плачет, разъяренная тем, чтоего снова беспокоят. Емубыло так комфортно сомной…

Эндрю Морган Лейстер родился виюльскую субботу ивесил ровно два килограмма. Онпровел две ночи винкубаторе, покая, наконец, несмогла забрать его. Через несколько часов меня отпустили, иНикотвез нас домой, чтобы мы могли отдохнуть. Явсе еще чувствовала себя вялой иистощенной. Янеспала, беспокоясь освоем драгоценном ребенке, который втот момент безмятежно спал вавтокресле назаднем сиденье.

Ник неотходил отменя нина минуту, онтакже устал, какия, ноказался счастливее, чемкогда-либо.

Родители приехали вбольницу, всебыли безума отЭндрю, всехотели его обнять, покачать наруках, убаюкать, номой сынишка нашел покой только вмоих руках.

Когда мы вернулись домой, яобнаружила кучу воздушных шаров иподарочные корзины соткрытками ипоздравлениями. Когда мы выходили избольницы, насокружили журналисты, ноони уж точно нехотели поздравитьнас.