Наша вина - Мерседес Рон

* * *

Я все время задаюсь вопросом, почему, если мы сНиком порвали больше года назад, мнебольно сейчас. Вкакой-то момент, чтобы нис кем нестолкнуться, ясъехала наобочину, заглушила двигатель и, держась заруль, заплакала.

Я оплакивала то, чтомежду нами было, то, чтомоглобы быть… Оплакивала его, то, чторазбила ему сердце, принеся разочарование, заставила открыться любви, нотолько длятого, чтобы показать, чтолюбви несуществует, покрайней мере, безболи, ичто эта боль способна оставить шрам навсю жизнь.

Оплакивала ту Ноа, которой была сНиком: полную жизни Ноа, которая, несмотря навнутренних демонов, умела любить всем сердцем; ведь я люблю его больше чем кого-либо, иэто я тоже оплакивала.

Когда встречаешь человека, скоторым хочешь провести всю жизнь, пути назад нет. Многие никогда непознают этого чувства, думают, чтонашли его, ноошибаются. Язнала изнаю, чтоНик– любовь всей моей жизни, тотчеловек, который должен был стать отцом моих детей, тот, кого я хотела видеть рядом вгоре ирадости, вболезни издравии, пока смерть неразлучитнас.

Ник иесть тот самый. Он– моя половина, нопришло время научиться жить безнего.

Десять месяцев спустя…

Ваэропорту стоял оглушительный шум, люди суматошно двигались, волоча засобой чемоданы, подхватив детей, передвигая тележки. Яразглядывала табло впоисках следующего пункта назначения иточного времени посадки. Мненехотелось идти водиночку, никогда нелюбила самолеты, ноне было другого выхода: теперь я одна, толькоя, ибольше никого.

Я сверила время иснова подняла взгляд натабло. Яприехала заранее, поэтому уменя было время, чтобы выпить кофе втерминале инемного почитать внадежде, чтоэто принесет успокоение. Яподошла крамке металлоискателя, честно говоря, нелюблю через них проходить, потому что уменя вечно что-нибудь звенит. Простая причина моих несчастий вместах, куда я отправляюсь, кроется вметаллоискателях. Видимо, какмногие говорят, уменя иправда железное сердце. Яположила рюкзак наконвейерную ленту, сняла часы ибраслеты, кулон– кстати, давно следовало его снять,– сложила все вкучу вместе стелефоном имелочью изкармана.

–Обувь тоже, мэм,– уставшим голосом сказал молодой охранник. Японяла, чтоего работа утомительная имонотонная и, видимо, изнуряющая совершением повторяющихся действий. Яположила белые конверсы вкорзину имысленно порадовалась тому, чтонамне носки безсмешного рисунка иличего-нибудь, зачто моглобы быть стыдно. Покавещи ехали поленте, япрошла через рамку металлоискателя, и, разумеется… оназапищала.

–Пожалуйста, встаньте здесь, вытяните руки ирасставьте ноги,– сказал охранник, ия вздохнула.– Увас есть какие-нибудь металлические, острые предметыили…

–Уменя ничего нет. Незнаю почему, норамка всегда наменя срабатывает,– яначала оправдываться, пока он проводил помне металлоискателем.– Наверняка это пломба.

Мой ответ рассмешил охранника, имне вдруг захотелось, чтобы он убрал отменя руки.

Когда он отошел ипозволил пройти, язабрала вещи инаправилась вдьюти-фри. Может, взять огромный «Тоблерон»? Отличная идея. По-моему, только это доставляет мне удовольствие ваэропорту. Явзяла два, положила вручную кладь иотправилась искать выход напосадку. Аэропорт Лос-Анджелеса был большим, но, ксчастью, мойвыход находился близко. Путьквыходу наполовину состоял изковрового покрытия суказателями, стрелками подногами иобвешан тысячами табличек сословами «Довстречи» надесяти разных языках. Такя дошла довыхода. Взале ожидания было мало пассажиров, поэтому я спокойно вошла, предъявив паспорт ибилет. Войдя всамолет, села, вытащила книгу ипринялась есть «Тоблерон».

Все шло неплохо, пока мне наколени неупало письмо, заложенное между страницами, напомнив отом, чтоя поклялась забыть ипохоронить. Отобразов вголове кгорлу подступил ком, исегодняшнее спокойствие оказалось нарушено.

Девятью месяцами ранее…

Новость оботъезде Николаса стала дляменя неожиданностью. Очевидно, поего просьбе никто ничего мне нерассказывал. ДажеДженна неговорила оНике, хотя я знала, чтоони виделись. Когда они сЛайоном пошли кНику, переживания подруги отразились наее лице. Онаоказалась между молотом инаковальней. Иэто было еще одним пунктом, который нужно включить всписок обвинений.

Мы сНиколасом больше невиделись, ноего действия незаставили себя ждать. Несколько коробок смоими вещами пришли почти через две недели после расставания, и, увидев «Н» накоробке сживотными, яразрыдалась. Нашбедный котенок, теперь мой… Мнепришлось оставить его маме встаром доме из-за сильной аллергии моей соседки поквартире. Трудно было расстаться сним, ноу меня небыло выбора.

Этот полный слез период моей жизни я называю «темной полосой». Таким он ибыл: янаходилась внутри туннеля вкромешной темноте, изкоторого немогла выбраться. Непомогали нисвет нового дня, нисвет лампы рядом скроватью. Почти ежедневно уменя были панические атаки, пока, вконце концов, мойврач ненаправила меня кпсихологу.

Поначалу я ислышать нехотела опсихологах, ноименно он мне ипомог. Яначала просыпаться поутрам иделать то, чтоделают все люди… дотой ночи, когда поняла, что, если Ник уедет, всебудет потеряно, ина сей раз навсегда.

Я узнала оего отъезде изразговора вкафетерии кампуса. Боже, даже вуниверситете знали оНике больше, чемя.

Одна девушка сплетничала омоем парне– извините, бывшем парне– исообщила, чтоего отъезд вНью-Йорк произойдет через несколько дней.

Вэтот момент что-то овладело моим телом, заставило сесть вмашину ипоехать кнему. Мнеудавалось избегать мыслей обэтом месте ипроизошедшем, ноя немогла его отпустить. Покрайней мере, неувидевшись ине поговорив сним. Впоследний раз я видела его вту ночь, когда мы расстались.

Стрясущимися руками, едва держась наногах, яшагнула вподъезд Ника. Налифте поднялась наего этаж ивстала перед дверью.

Что я могла ему сказать? Чтоя могла сделать, чтобы он простил, чтобы неуезжал, чтобы снова полюбил?

Я позвонила вдверь, чувствуя страх инаходясь уже почти награни обморока. Такой он увидел меня, когда открыл дверь квартиры.

Сначала мы просто молчали, смотря друг надруга. Оннеожидал увидеть меня. Уверена, чтоон хотел уйти, неоглядываясь, забыть обомне исделать вид, будто меня никогда несуществовало, ноне рассчитывал, чтоя несдамся.

Напряжение было почти осязаемым. Никпотрясающе выглядел: темные джинсы, белая футболка ислегка взъерошенные волосы. Сказать, чтоон был невероятен,– ничего несказать: онвсегда был таким, ноэтот взгляд, внутренний свет, который всегда озарял его лицо, когда он видел меня, теперь погас, больше небыло той магии, которая околдовывала нас, когда мы стояли друг перед другом.