Женщина справа - Валентен Мюссо

– А на неделе до исчезновения моей матери вы видели Кроуфорда?

– Заскочил на минуту в тот день, когда она получила букет гвоздик. Но после того уикенда на съемочной площадке мы его больше не видели. Я даже не уверена, что его допрашивали в полиции.

Полиция – может быть, но ФБР должно было усиленно разыскивать его следы, копаясь в прошлом моей матери.

– Почему вы тогда ничего им не сказали? Кроуфорд – явный подозреваемый, у него серьезный мотив!

– Мотив, как ты сказал. Так же, как и у меня… Если бы я заговорила о нем, тогда начали бы интересоваться мной и в конце концов открыли бы мою связь с Бетти. И что бы тогда произошло? Полиция пришла бы к тем же выводам, что и ты: отвергнутая Бетти, умирая от ревности, я была способна на убийство.

– У вас было алиби!

– А хоть бы и так… По всей вероятности, я бы потеряла работу: после такого скандала никто больше не стал бы рисковать, приглашая меня.

Как это было с Эдди Ковеном. После допроса в полиции его вытурили из профессии.

– В дальнейшем вы видели Кроуфорда?

– Один раз, в конце съемок, но я с ним не разговаривала. Он похудел, это сразу бросалось в глаза.

В отчаянии от исчезновения Элизабет или от угрызений совести? Вопрос оставался открытым.

– На Харриса я больше никогда не работала. После того фильма я ушла из «Уоллс Интернейшенл Пикчерз» в другую кинокомпанию. Чтобы пережить это испытание, мне требовались перемены. Несколько лет спустя я случайно встретила Кроуфорда в ресторане на бульваре Беверли. С ним была женщина. Не сказала бы, что он выглядел счастливым или что он смирился с произошедшим. Гораздо позже я узнала, что у него была дочка, которая умерла в шесть лет от лейкемии. Его брак не пережил этой трагедии… Видишь, я не могу перестать думать, что, если бы ему тогда хватило смелости развестись, может быть, Бетти сейчас была бы жива.

Маленькая девочка, умершая в возрасте шести лет… Если Кроуфорд мой отец – а в этом я больше не сомневался, – значит, у меня была сводная сестренка, которую я никогда не знал.

– Что ты теперь думаешь делать?

– Не знаю. Может быть, отправиться в Нью-Йорк, чтобы начистоту объясниться с Кроуфордом, – в надежде, что он пожелает сказать мне правду.

– Если он сделал зло Бетти, он тебе ничего не скажет. Эта история слишком стара: ты никогда не получишь доказательств против него.

– Я не ищу доказательств. Я не хочу мстить, мне наплевать, что убийца моей матери закончит жизнь за решеткой! Это ее не вернет.

Лора замкнулась в молчании. Она выглядела измученной нашим разговором, и я жалел, что довел ее до такого.

Не зная, что еще ей сказать, я открыл лежащий на столе альбом, перевернул несколько страниц и снова нашел маленькую фотографию с ажурными краями, где моя мать и Лора стояли перед ангаром на студии. Мысль о том, что они могли быть друг дружке не только друзьями, никогда не пришла бы мне в голову. Увидев эту фотографию в первый раз, я даже сказал себе, что их можно принять за сестер.

Внезапно у меня возникла та же мысль, что и перед последним портретом матери, – что я прохожу мимо чего-то, упускаю что-то крайне важное. Затем, повинуясь ассоциативной цепочке, которую я не смог себе объяснить, в памяти всплыла другая картина: Типпи Хедрен обесцвечивает волосы, чтобы изменить личность, стать другой женщиной. Марни… В зеркале ванной комнаты брюнетка становится блондинкой.

В течение нескольких секунд я присутствовал на кухне только физически. Мой разум перебирал тонны информации, которую я накопил в ходе своего расследования.

Я будто снова сидел в офисе Хэтэуэя в Ван-Найс в тот день, когда познакомился с ним. Снова услышал его слова. Моя мать, которую в последний раз видела соседка… Деревья и кусты живой изгороди почти не позволяли ее разглядеть, когда она появилась на пороге дома. Если та женщина ее и видела, то лишь несколько секунд.

– Это была не моя мать…

Лора зажмурила глаза, а затем чуть наклонилась вперед, ожидая объяснения.

– Это не моя мать вышла из дома в Сильвер-Лейк в ту субботу. Это были вы, Лора.

25 января 1959 года, суббота

Район Сильвер-Лейк, Лос-Анджелес

Лора открывает дверь, дневной свет слепит ей глаза. Она подносит руку козырьком к глазам, на которых видны следы бессонной ночи – невыносимой, только что перевернувшей ее существование. Ее разум – сумрачное болото, и голубое небо над Лос-Анджелесом кажется ей чем-то неестественным, почти аномалией.

Она закрывает за собой дверь, на мгновение останавливается на крыльце, чтобы найти в сумочке солнечные очки и спрятать за ними глаза. Она поправляет на голове шляпу-таблетку и спускается по трем ступенькам, отделяющим ее от аллеи.

Она поворачивает голову в сторону живой изгороди. В соседнем доме в окне нижнего этажа она различает неподвижный силуэт. Все проходит так, как она и предвидела. Вера Андерсон… Все время настороже, вечно караулит малейшее движение у соседей, как однажды рассказала Бетти.

Лора сдержано взмахивает рукой, приветствуя ее. За стеклом женщина отвечает ей. Ее колотит дрожь. Она не может поверить, что ее план разыгрывается без запинки. Она отворачивается, поднимая очки на нос. В туфлях Бетти ей неудобно, приходится сделать усилие, чтобы пройти до гаража непринужденной походкой.

Она устраивается в «Шевроле», торопливо включает зажигание. В глубине души она знает, что еще есть время все переиграть назад и признать свои ошибки. Неясная сила удерживает ее здесь. Часть существа остается прикованной к этому дому, в котором ей хотелось бы провести остаток жизни. Но жребий брошен, решение уже несколько часов как принято.

Пока машина выезжает на улицу, Лора бросает последний взгляд на очаровательный фасад дома и сад, который содержится в безупречном порядке. Опустив стекло, она зажигает сигарету – первую за день. Проникшее в ее легкие облако дыма на несколько секунд успокаивает, но затем тревога и страх снова овладевают ей.

Элизабет Бадина никогда не увидит на стенах города ни своего имени, ни своего лица. Ей никогда не будут восхищаться молчаливые толпы зрителей в кинозалах. Из-за большой ошибки, единственной ошибки… И, что тяжелее всего выносить: имя женщины, которую она страстно любила, больше не пробуждает никаких чувств.

Через несколько минут Лора снова станет незначительной девушкой, которой всегда была и которой, должно быть, останется. Без любви Бетти она ничто. А ее жизнь теперь станет лишь кошмаром наяву.

Выехав из района и оказавшись на бульваре Санта-Моника, Лора снимает очки и шляпку. Она бросает взгляд в зеркало заднего вида: по ее щекам текут слезы, смывая густой слой грима, покрывающий лицо.

– Вы ее убили! – закричал я. – Вы убили мою мать!