Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт

Как можно понять из этого фрагмента о строении лиц у эскимосов, больше всего Гулда и Левонтина бесит легкомысленная уверенность, с которой адаптационисты занимаются обратным конструированием: они всегда уверены, что рано или поздно отыщут причину, по которой что-то устроено так, а не иначе, даже если пока что она от них ускользает. Вот пример, позаимствованный из рассуждений Ричарда Докинза о камбалообразных (скажем, тюрбо и лиманде), которые рождаются обычными рыбами с симметричными телами, вроде сельди или солнечного окуня, но чей череп претерпевает странное скручивание, так что глаза сдвигаются на одну сторону (придонная рыба плавает затем зрячей стороной вверх). Почему их эволюция пошла иначе, чем у других обитателей придонных вод – например, скатов, плавающих не боком, а животом вниз, «как акулы, по которым проехался каток»?377 Докинз воображает себе следующий сценарий:

Знает ли это Докинз? Знает ли он, что постулируемые промежуточные формы были менее приспособленными? Если знает, то не потому, что знаком с данными, полученными при исследовании ископаемых останков. Это – объяснение, основанное исключительно на теории, выдвигаемое a priori исходя из допущения, что естественный отбор сообщает нам истинную историю – ту или иную истинную историю – о каждой любопытной особенности биосферы. Можно ли на это возразить? Такое утверждение и в самом деле подразумевает истинность некоторых предположений – но каких! Оно исходит из предположения, что в общем и целом дарвинизм истинен. (Можно ли возразить метеорологам, когда они, сомневаясь в существовании сверхъестественных сил, говорят, что ураганы должны появляться по чисто физическим причинам, пусть даже многие подробности пока что ускользают от их понимания?) Заметьте, что в данном случае объяснение Докинза почти наверняка верно – в этом конкретном размышлении нет ничего особенно смелого. Более того, оно, конечно, является как раз тем родом мышления, которое должен демонстрировать хороший инженер, занятый обратным конструированием. «Кажется столь очевидным, что футляр этого прибора „Дженерал электрик“ должен состоять из двух, а не трех элементов – но он состоит из трех, что расточительно и с большей вероятностью приведет к протечке, так что можно с полной уверенностью сказать, что с чьей-то точки зрения – хотя, возможно, этот кто-то был не слишком зорок, – футляр из трех элементов был наилучшим решением. Продолжаем искать!» В рецензии на «Слепого часовщика» Ким Стерельни, занимающийся философией биологии, рассуждал так:

Тем не менее масштабы роли, которую откровенное, свободное воображение играет в адаптационистском мышлении, могут внушать разумное беспокойство. Что сказать о бабочках, для защиты снабженных крошечными пулеметами? Этот фантастический пример часто приводят в качестве вариации, которую адаптационисты, стремящиеся описать набор возможных адаптаций для бабочек, из которого Мать-Природа в сложившихся обстоятельствах выбирает лучшие, могут списать со счетов. В Пространстве Замысла от этой возможности нас отделяет слишком большая дистанция, чтобы принимать ее всерьез. Но, как уместно замечает Ричард Левонтин: «Полагаю, что, если бы никто никогда не видел муравьев-листорезов, заботящихся о грибных плантациях, предположение, будто существует разумная возможность эволюции муравьев, приводящая к их появлению, показалось бы глупым»382. Адаптационисты – мастера объяснять все задним числом, словно шахматист, замечающий, что его решение приведет к мату в два хода лишь после того, как передвинул фигуру: «Как великолепно – и я почти подумал об этом!» Но прежде чем мы решим, что это – недостаток характера или методологии адаптационистов, – следует напомнить себе, что сама Мать-Природа всегда действует именно путем такого ретроспективного подтверждения гениальных решений. Вряд ли можно придираться к неспособности адаптационистов предсказывать великолепные решения, о которых сама Мать-Природа не подозревала, пока на них не наткнулась.