Замок над Морем. Книга первая. Голос рода - Галина Гончарова

За мать он эту суку в клочья порвет! Сам на куски резать будет – и улыбаться.

* * *

Мирль пришла в себя в уединенном домике в лесу. И удовольствия ей пробуждение не доставило. Не было ни бокала вина в кровать, ни сладостей, были весьма недружелюбно глядящие на нее наемники и их предводитель, с безжалостными глазами.

Впрочем, Мирль не отчаивалась. И не из таких бед выворачивалась. А если что…

На крайний случай всегда есть средство. Просто не хотелось бы умирать сейчас, но если понадобится… о ее внуках позаботятся, а она уже старая, она уже пожила.

Над женщиной склонился тот самый кареглазый мужчина.

– Пришла в себя? Это хорошо. А теперь слушай, тварь. Моя мать – Вальера Тессани.

Так она выжила?

Но Мирль не прожила бы столько, выдавай она себя хоть жестом, хоть дрожанием ресниц, хоть взглядом. Поэтому она воззрилась на Луиса Даверта и недоуменно замычала. Кляп говорить мешал.

– Сейчас я кляп выну, – усмехнулся красавчик. – И если будешь лгать…

Кляп вынули. Мирль пошевелила челюстью, разминая затекшие мышцы, и заговорила.

– Тьерина Тессани должна была прийти ночью. Что с ней случилось?

– А почему ты решила, что с ней что-то случилось?

– Иначе она пришла бы сама.

Луис задумчиво кивнул.

– На нее напали. Что ты об этом знаешь?

– Пока ничего. Могу узнать.

– Можешь?

– Моя работа – собирать сведения.

– О ком ты их собирала для матери?

– О герцоге Карста.

Мирль не юлила. Собственно, она говорила чистую правду..

Пока она ничего не знала о нападении. Ни кто, ни когда, догадывалась, что оно случится, но исполнителей тьер Эльнор нашел сам. В остальном же…

Внешне их ничего не связывало, оставалось убедить в своей непричастности Даверта.

– И что набрала?

– Странное с ним что-то, монтьер, – пожала плечами тетушка Мирль. – Слуги говорят – не от мира сего. Художник, творческая личность…

– и только?

– Кисти с красками ему милее девок! Часами с ними просидеть готов, а смазливых служанок и не тискает. Недаром герцог его женить хочет – авось, образумится. С молодой-тио женой интереснее.

– А еще что? Вино, травка, друзья…. может, ему не жена нужна, а приятели? Чтобы зады повторять?

– Нет. Этого точно не было. Живет себе отшельником, картинки малюет. Кстати, говорят, красивые.

– Понятно. А про мать мою ты кому рассказала?

Мирль замотала головой, мол, не рассказывала, но видела, уже видела, что Луис не поверил.

– Никому, монтьер, вот Арден свидетель! Никому.

– Врешь.

– не вру!

– я тебя предупреждал, что будет, если будешь лгать?

– не лгу я! – праведно возопила Мирль.

Не верили, ей попросту не верили, и она это отлично понимала. Луис качал головой.

– Знаешь, что с тобой сделают? Сначала…. тут десять человек. Я ни причащаться, ни наблюдать не стану, я брезгливый. А вот они тебя опробуют. Думай сама, на что ты будешь похожа. И это только начало. Я тебя убивать не стану, ты долго будешь жить, очень долго, и каждую минуту жалеть об этом…

Мирль зашипела бешеной кошкой.

– пугать он меня будет? Да пошел ты, щенок!

– Я-то пойду. А они – останутся, – нехорошо усмехнулся Луис. – Ну!?

Мирль ответила короткой тирадой, в которой желала Луису залезть обратно в живот своей матери, протухнуть там и сделать еще кое-что совершенно противоестественное.

Не помогло.

Луис нежно улыбался. А потом махнул рукой своим людям, мол, приступайте – и вышел.

Мирль не кричала.

Ни когда грубые руки срывали с нее одежду, ни когда избавляли от веревок – что она может сделать десяти наемникам? Ей хватило и пары минут.

Где женщина может спрятать яд?

Кольца могут снять.

Одежду – тоже. Остается то, что сразу не заметишь.

Волосы.

И несколько тоненьких косичек, заплетенных в одну большую косу. Красивая прическа.

И – не только прическа.

Всего лишь мотнуть головой так, что волосы упали на лицо, прикусить – совершенно случайно, одну из косичек, на конце которой болтается большая бусина, и та послушно раскусывается зубами.

А на языке остается горечь.

Потом горечь становится все сильнее, голова начинает кружиться, перед глазами калейдоскоп из разноцветных пятен, которые кружится все быстрее и быстрее, заслоняет мир – и Мирль летит в это хаотическое переплетение.

Последняя мысль женщины – о внуках.

Жаль малышей, но они уже самостоятельные, они справятся без нее. Все бумаги оформлены честь по чести, да и тьер Эльнор их своей милостью не оставит.

А Даверт ее расколоть не должен, ни в коем случае. За мать он порвет и ее, и внуков, и…

* * *

Когда Луис влетел обратно в домик, Мирль уже не дышала. И только на губах женщины играла злорадная ухмылка.

Она выиграла.

Разумеется, она была не совсем Мирль, и лавка по бумагам принадлежала не ей, и внуки записаны совершенно на другое имя, и… да много еще чего.

Что может сделать женщина, стремясь обезопасить своих детенышей?

Всё.

И еще немножко больше.

Мирль так и поступила.

Луису оставалось только в бессильной злобе ругаться самыми черными словами. А еще – изучать бумаги, найденные в лавочке. Другого пути не будет.

* * *

Второе дело Луис надеялся не провалить.

Надеялся.

Потому что ничего другого ему не оставалось.

Мирль бросили в лесу – авось, звери не отравятся. А Луис пришпорил коня и поскакал туда, куда люди не ходили.

На побережье.

Там, на самой границе зыбучих песков, стояла небольшая хижинка. Аккуратная, чистенькая….

Только вот никто туда не наведывался лишний раз. Ни рыбаки, ни охотники, не простые крестьяне.

Зато приходили другие люди. Приходили, прятали лица под масками, а кольца под перчатками. Всем было известно, что живет в этой хижине старая-престарая ведьма, которая давно отдала душу морю в обмен на вечную жизнь.

Луис сейчас бы тоже ее отдал. И кракен с ней, с вечной жизнью. Пусть подарят лет двадцать его матери, а душа… переживет как-нибудь.

Переболеет.