Всего одно злое дело - Элизабет Джордж

– Сальваторе, – сказал il Pubblico Ministero приятным голосом, – в душе я ничему такому не верю. Карло Каспариа признался. Он подписал признание без всякого принуждения. Уверяю тебя, что невиновные так не поступают. И Карло совсем не такой уж белый и пушистый.

Барбара сидела на утренней пятиминутке с головой, лопающейся от мыслей, однако умудрялась сохранять внимательное выражение лица, выслушивая бесконечное словоизвержение инспектора Стюарта. Она также смогла собраться с мыслями, когда он потребовал от нее рассказать, что было получено в результате вчерашних допросов. И неважно, что ей пришлось появиться в офисе после десяти вечера накануне, чтобы составить отчеты по всей форме и удовлетворить любопытство этого человека. По всей видимости, Стюарт все еще чувствовал себя охотником, идущим по ее следу.

«Извини, что пришлось огорчить тебя, приятель», – подумала Барбара, делая свой устный отчет. Но все-таки то, что она утерла нос Стюарту, мало ее порадовало. Поскольку сержант была полностью раздавлена тем, что услышала вчера от Дуэйна Доути в полицейском участке на Боу-роуд.

Khushi не давало ей спать все ночь. Khushi настаивало на том, чтобы она позвонила Таймулле Ажару в Италию и потребовала ответов на некоторые вопросы. Однако ее останавливало главное правило работы полицейского: не раскрывай карты в середине игры и никогда не показывай подозреваемому, что он действительно подозреваемый, когда он не думает о том, что является подозреваемым.

Однако самая мысль о том, что Ажар был подозреваемым, была для нее как кость в горле даже сейчас, во время утренней пятиминутки. Ведь Таймулла был прежде всего ее другом. Он был мужчиной, которого она довольно хорошо знала. Сама идея о том, что Ажар мог хладнокровно спланировать похищение своей собственной дочери, убивала ее. Что бы Барбара ни думала обо всем этом, те же аргументы, которые сержант приводила Дуэйну Доути, она приводила и самой себе: Ажар жил и работал в Лондоне, поэтому даже если бы ему удалось как-то организовать похищение дочери, как бы, черт возьми, он смог заполучить ее паспорт, а? Но даже если бы ему удалось каким-нибудь мистическим способом сделать ей второй паспорт и он бы вернулся с ней в Лондон, Анжелина Упман сделала бы то же самое, что уже делала, – явилась бы на его порог в компании с Лоренцо Мурой и потребовала бы назад своего ребенка.

И все-таки… Khushi. Барбара пыталась найти логическое объяснение тому, откуда Доути мог узнать детское прозвище Хадии. Она подумала, что Ажар мог мельком упомянуть его в разговоре или случайно назвать так Хадию. Но за все время, что Барбара знала его, она никогда не слышала, чтобы Таймулла употреблял это слово в разговоре с кем-нибудь, кроме самой девочки. Он никогда не называл ее так при других людях. Почему же он должен был назвать ее Khushi, когда говорил с Доути? Было очевидно, что Ажар никогда не сделал бы этого. Но тогда возникал вопрос: что же ей делать теперь, после всех обвинений Доути?

Ответ был очевиден – позвонить. Позвонить Линли, чтобы рассказать ему все, что она узнала, и спросить его совета, – или позвонить Ажару и тонко выудить из него нечто, что могло бы подтвердить или опровергнуть слова частного сыщика. Если бы Ажар был в Лондоне, Барбара могла бы наблюдать за его лицом во время этого разговора. Но его не было здесь, и Хадию все еще не нашли, и выбора у нее, как такового, не было.

Ей пришлось долго ждать подходящего момента, когда инспектор Стюарт займется чем-то другим. Барбара дозвонилась до Ажара по мобильному, но связь была очень плохая. Как объяснил ей Таймулла, он был в Альпах, и на секунду она подумала, что из-за какой-то сумасшедшей идеи он переехал в Швейцарию. Когда она воскликнула: «В Альпах?», Ажар объяснил, что здесь тоже есть Альпы. Апуанские Альпы, которые начинаются к северу от Лукки. И связь вдруг улучшилась, так как он объяснил, что вышел на небольшую площадь в одной из деревень, затерянных в горах. Таймулла рассказал ей, что прочесывает ее. Он собирался прочесывать каждую деревню на своем пути, забираясь все выше и выше в горы. Он двигался по той дороге, с которой слетела красная спортивная машина, чей водитель умер, выброшенный из машины силой удара. А внутри этой открытой машины…

В этот момент голос бедняги задрожал. Руки и ноги Барбары онемели.

– Что? – спросила она. – Что, Ажар?

– Они думают, что Хадия была с этим человеком, – сказал Таймулла. – Они приехали в дом Анжелины, сняли отпечатки пальцев и взяли образцы ДНК для… Я не знаю, для чего.

Барбара почувствовала, что он еле сдерживает рыдания.

– Ажар, Ажар…

– Я не могу просто сидеть в Лукке и ждать новостей. Они сейчас сравнят все, что нашли в машине и на ней, и узнают, но я… Слышать, что она могла быть с ним, и знать, что…

Тишина, а затем с трудом контролируемый вздох. Барбара знала, как стыдно будет Ажару, если кто-то услышит, как он плачет. Наконец он смог сказать:

– Простите меня, это просто неприлично.

– Черт побери, Ажар, – сказала она свистящим шепотом, – мы говорим о вашей дочери. Между нами не должно существовать никаких глупых барьеров и правил приличия, когда мы говорим о Хадии, договорились?

Это еще больше ухудшило ситуацию, потому что он только смог всхлипнуть: «Спасибо вам», – и замолчать.

Барбара ждала. Она хотела оказаться сейчас там, рядом с ним, в Альпах, потому что тогда могла бы обнять его и успокоить настолько, насколько это вообще было возможно в нынешней ситуации. Хотя успокоение было бы достаточно условным. Когда пропадает ребенок, каждый прошедший день уменьшает вероятность найти этого ребенка живым.

Наконец Ажар смог сообщить ей подробности и назвать имя: Роберто Скуали. Этот человек был в центре того, что произошло с Хадией. Он сидел за рулем машины, а теперь он мертв.

– С имени можно начать, – сказала Барбара. – Имя – очень хорошее начало, Ажар.

Это, в свою очередь, заставило ее вспомнить детское прозвище Khushi и причину своего звонка. Но она не могла найти в себе силы говорить об этом с отцом Хадии именно сейчас. Он уже и так был выбит из колеи таким поворотом событий. Спрашивать его сейчас о Khushi, высказывать сомнение в его алиби в Берлине, требовать от него доказательств того, что не он стоял за похищением обожаемой дочери, как это представлял частный детектив, было бы просто бесчеловечно. Барбара поняла, что просто не сможет сделать этого. Сама идея, что он мог поехать в Берлин, чтобы создать себе алиби, в то время как какой-то итальянский наемник уводил его дочь с рынка, – сама эта идея была чудовищной. Тем более, когда подумаешь об Анжелине. Конечно, план мог заключаться в том, чтобы прятать Хадию до того момента, пока мать не смирится с ее смертью. Но какая мать, потерявшая ребенка, сможет перестать надеяться? И даже если план был таков и Ажар надеялся как-то провезти свою дочь в Англию без паспорта месяцев через шесть, восемь или десять, что бы Хадия делала тогда?

Барбара не могла найти логику в своих предположениях. Ажар был невиновен. Сейчас он испытывает непереносимую боль. И сейчас ей было совершенно ни к чему усугублять ситуацию своими вопросами об обвинениях Дуэйна Доути и заявлением о Khushi, как будто это слово на урду было ключом к смертельной головоломке, которая, казалось, становилась все сложнее с каждым днем.