Дневник 1812–1814 годов. Дневник 1812–1813 годов (сборник) - Александр Чичерин

Но какое же чувство овладело мной, когда я вошел к нему в дом, что заставило меня броситься в объятия молодого Полляка, почему я не выпускал его руки из своей в течение получаса? Если бы я пробыл и целый час, мне не надоело бы смотреть на него, расточать ему самые лестные похвалы и выражения благодарности; мне хотелось еще и еще говорить с ним; неодолимые чары удерживали меня, ведь я видел перед собой своего спасителя, человека, который вернул меня к жизни; всего меня охватило чувство благодарности, сие неповторимое чувство, которое одно может служить истинным вознаграждением неоплатных услуг.

Мне нравилось его лицо, его речи; каждое его слово доходило мне прямо до сердца. Искренняя радость, осветившая все его черты, волнение, охватившее его при нашем приходе, показали мне глубокое сочувствие, кое он питал к нам. Мне пришлось сделать усилие, чтобы расстаться с ним, и всю дорогу домой, довольно длинную, я размышлял о божественном чувстве благодарности, столь долго скрывавшемся во мне без проявления, и о трогательной чудесной сцене, которая пробудила во мне это чувство.

Надо послужить в полку, чтобы разделять мысли, меня сейчас занимающие. Человек, которым восхищаются в обществе, может быть нелюбим однополчанами. Я вовсе не имею в виду неприятных и дурно образованных офицеров, я говорю о нашем полку и о Гурко. Многие его не любят, терпеть его не могут, хотя он любезен, предупредителен, образован, богат, принят в хорошем обществе; его ненавидят за один единственный недостаток – чрезмерное самолюбие и честолюбие. В обществе к нему относятся прекрасно, ибо там он не может задавать тон. Даже вскоре после свадьбы он держался очень скромно; и теперь я провел с ним много приятных минут, наши вечера были заполнены дружеской беседой, он был чрезвычайно внимателен ко мне, и мы оба не наскучили друг другу. Но когда в полку среди множества молодых людей один начинает красоваться, хвалиться, важничать, отворачиваться от тех, кто его превосходит, и пренебрегать теми, кто стоит ниже, его не любят, его начинают ненавидеть.

Но не все же время философствовать, надо рассказать и об удовольствии, которое я испытал, вновь начав рисовать; надо рассказать о свадьбе девушки, которую столько мучила мачеха, об огорчении, которое я испытал, неосторожно захлопнув тетрадь с еще непросохшим рисунком, когда старался дотянуться до чернильницы. Все эти мелочи развлекают меня. Надо бы рассказать и о моем визите к аптекарю, мужу моей милой сестры милосердия, и о дурном настроении моей противной хозяйки, которая в настоящую минуту развлекается, проливая слезы по своей скончавшейся матери. Мои мечты, прогулки, визиты, обеды – все это когда-нибудь в более спокойное время послужит материалом приятных воспоминаний.

5 марта.

Плоцк, несомненно, навсегда останется в моей памяти, я буду возвращаться к нему мыслью до конца моих дней; но ведь тысячи мелочей, которые могут стать в будущем предметом приятных воспоминаний, которые сейчас доставляют мне радость, забудутся, если я не запечатлею их здесь. Надо написать и о тех приятных минутах, которые я пережил здесь, и о том, что меня окружает; моя комната, партия в пикет, г-жа Нейфельд, мало ли что, – все это может представить интерес.

Плоцк довольно красивый город. Он расположен у самой Вислы и господствует над противоположным берегом; когда я стою у реки, далекие деревни, окружающие Плоцк и рассеянные по обеим сторонам реки, кажутся такими маленькими, что я с почтением обращаю свои взоры к городу. Он кажется мне целым царством. Правда, в нем только три порядочные улицы, но они очень длинные, хорошо проложены, и площади хорошо расположены. К тому же, когда Плоцк еще принадлежал пруссакам, его непрестанно украшали. Тут есть весьма красивые дома, почти все горожане – немцы. (Сравнительно недавно в уездах появились польские префекты, и украшение города прекратилось.)

Военных надо было забавлять. В Плоцке есть старинные церкви, их развалины образуют чудесный контраст со сравнительно новыми аккуратными жилыми домами. Недавно, прогуливаясь, я был поражен величественным зданием недавно реставрированного храма, только его почему-то уродовали какие-то дверки и пристройки. «Что это за церковь?» – спросил я у префекта. «Это театр. Не так давно здесь устроили театр, потому что в городе нет большого зала, а тут все время стояли войска». Есть в Плоцке две довольно хорошие гостиницы, это вещь необходимая для гусаров-гуляк гораздо более, чем для прочих военных. Тут все есть: немного дворян, чиновники, наезжающие по временам из своих деревень помещики.

Меня удивило, что на вывесках всех лавок сообщается прежде всего о продаже вина, тогда как хозяин лавки далеко не всегда им торгует. Неужели вино так неудержимо привлекает жителей Плоцка?

Что бы я ни говорил, как бы плохо мне ни пришлось в Плоцке, все-таки я научился еще более, чем в походе, ценить здесь самые маленькие развлечения. День у меня так заполнен, что хотя я встаю в шесть часов, а постель мне готовят не раньше одиннадцати ночи, у меня всегда остаются на завтра невыполненные замыслы.

Последние дни моей болезни были ужасны. Г-жа Нейфельд без конца надоедала мне разговорами, то и дело стучала в окно, доводила нас своими разговорами до тоскливой зевоты, так что даже унылая партия в пикет казалась счастьем и развлечением. Потом, когда врачи еще запрещали нам выходить на воздух, мы ходили к ней в гости. Что поделаешь, скука нас донимала, а я не мог ни писать, ни читать. Но когда приехал Гурко, когда я первый раз вышел на улицу и особенно когда я смог, наконец, писать и рисовать, когда каждый день мог заказывать обед по желанию и после доброй прогулки (следовавшей за хорошим полдником) с наслаждением утолять часа в три-четыре волчий аппетит своими любимыми блюдами, тогда я почувствовал себя совершенно счастливым, и теперь я счастлив.

Честолюбцы, избегайте Плоцка, вам не удастся блистать здесь; таланты здесь не ценят; я видел, как зрители восхищались балетом, который исполняла одна-единственная актриса в домашнем коричневом платьице.

Вы, кого снедает тщеславие, спешите сюда: вам тут станут целовать руки, людей благородного происхождения среди горожан немного, и вы, несомненно, будете играть тут заметную роль.

Я не видел тут ни одной женщины моложе 50 лет; г-жа Нейфельд собирается снова выйти замуж, а ей, по ее признанию, 42 года; молодые особы все безобразны, так что избегайте этого города, молодые щеголи, не приближайтесь сюда вы, пестрые мотыльки, заполняющие бульвары и театры, порхающие туда и сюда в погоне за безделицами, одна ничтожнее другой, пока суровость погоды не заставит вас искать приюта; вы, бесполезные люди, не являйтесь сюда. Тут все спокойно, рассчитанно, все занимаются каким-то делом. А вы, скупцы, приезжайте сюда, прошу вас; попробуйте доказать, что в Плоцке можно жить и не разориться; тогда я со стыдом признаюсь, что 20 дней болезни обошлись мне в 1300 руб.

6 марта.

Я закончил эти два рисунка[380] и стал искать себе занятия на завтра. Я мог бы изобразить ссоры нашего хозяина (мы уже пять дней как живем в другой комнате, хотя в том же доме), наши разговоры с Кашкаровым, но ведь все это происходит в одном помещении. Ну что ж, подумал я, поищем тему в городе, и сегодня утром во время прогулки я подошел к театру, имея при себе бумагу, и был так поражен открывшимся передо мной видом, что нарисовал его. Мне удалось изобразить только часть старинных зданий, угол госпиталя, но я наслаждался зрелищем куполов и разрушенных церквей, столпившихся у края живописной реки, и доволен, что сохраню память об этом. Рисование – такое приятное занятие, что я теперь ежедневно посвящаю ему два утренних часа и не сумел бы лучше употребить их.