Война роз. Право крови - Конн Иггульден

По его кивку от толпы отделился кто-то с тяжелым тесаком на плече. Этот человек щеголевато подошел к Вудвиллам, и они оба завозились, вставая на колени, но подняться в полный рост не осмелились. На тяжелый клинок отец и сын взирали с ужасом и одновременно с презрением.

– Я считаю вас обоих виновными в жульничестве и в том, что вы бесчестите свои титулы, – сказал Джон Невилл. – Приговариваю вас к смерти. Казнить вас судье не к лицу, так что лучше привести приговор в исполнение здесь. Ваши семьи я извещу, не волнуйтесь. Руку в подобных письмах я уже набил.

Затем Невилл обратился к толпе:

– Кто-нибудь двое, бегите в город! Один пускай уведомит суд, что его услуги нам не нужны – во всяком случае, пока. А другой пусть принесет горячего хлеба и ветчины. А то я что-то проголодался. Действуй, – указал он коренастому молодцу, с готовностью выступившему вперед. – Справедливость да восторжествует. Господь, будь милостив к двум черным вудвиллским душам!

* * *

Несмотря на то что Уорикский замок дал ему имя, используемое наиболее часто, к этому своему обиталищу Ричард Невилл относился без симпатии. Сырые холодные стены этой громады на берегу Эйвона окружали пространство внутреннего двора – настолько огромного, что человек на нем чувствовал себя букашкой. В отличие от других владений Уорика, этот замок был сооружен явно как крепость для войны, а не как дом для безмятежного уюта.

Король Эдуард был заключен в комнату наверху западной башни. Здесь у дверей сторожили двое, и еще двое стояли внизу, у подножия лестницы. Опасаться побега не приходилось, хотя сила и габариты этого человека делали его угрозой любому, кто мог находиться в пределах его досягаемости. Сам король дал обещание не сбегать – довольно, впрочем, ходульное, если с ним не будут делаться попытки договориться или сторговаться о выкупе. Хотя насчет последнего тоже сомнительно: и монарх, и Уорик знали, что выкуп не имеет никакого смысла и не нужен ни одной из сторон.

Рядом с Эдуардом стояли начеку двое часовых: как бы он, не ровен час, не набросился на Уорика! Хотя напоминало это больше почетный караул. Расслабиться под пристальными взглядами охранников было непросто, но Эдуард, похоже, чувствовал себя вполне вольготно, откинувшись на своем стуле и скрестив лодыжки. Граф Уорик высматривал в нем хоть какой-нибудь признак неудобства, связанного с заточением, но ничего, увы, не замечал.

– Значит, жалоб у тебя нет? – уточнил Ричард. – Мои люди обращаются с тобой с должным почтением?

– Вполне, если не считать, что они держат узником короля Англии, – пожал плечами Эдуард. – Твой толстяк брат-архиепископ каркнул, что ты держишь в казематах сразу двух королей. Я же уточнил, что король у нас только один. Думаю, ты улавливаешь, что есть существенная разница между держанием взаперти Генриха Ланкастерского и меня.

Под пытливым взглядом правителя хозяин замка сделал непроницаемое лицо, стараясь не выдавать никаких чувств. Раздражало то, что Эдуард снова непринужденно откинулся на стуле и улыбнулся с таким видом, будто он что-то для себя подметил.

– Дни здесь тянутся медленно, а из чтения одна лишь Библия. Сколько я уже здесь, два месяца? Чуть больше? Вот уж и весна миновала, а я все безвылазно торчу в этой башне. Сложно такое простить, Уорик: весна нынче так прекрасна, а я ее пропускаю… И сколько мне еще тут сидеть, пока ты меня выпустишь?

– А почему ты думаешь, что я тебя выпущу? – вопросом на вопрос ответил Ричард. – Твой брат Джордж – мой зять. При желании я мог бы посадить на трон его, да и дело с концом.

К его вящему раздражению, Эдуард с хохотком мотнул головой.

– Ты думаешь, он при этом проникся бы к тебе доверием? Я знаю его на порядок лучше, чем ты, Ричард. Да, он недалек и подчас подчиняется чужому влиянию, но пока я жив, королем он не станет. А если меня убьют, то он тебе не простит. Ты, наверное, и сам это прекрасно знаешь, потому я и томлюсь здесь столь долго, пока ты пытаешься выправить жуткую оплошность, которую допустил.

– Никаких оплошностей я не допускал, – брюзгливо заметил Уорик.

– Да неужто? Если ты меня убьешь, то никогда уже не сможешь заснуть из страха перед моими братьями. Рано или поздно кто-нибудь из их сторонников преподнесет им твою голову. Сейчас уже вся страна знает, что ты вероломно захватил в плен короля Англии. Шепоток, Ричард, расползается по всей земле. Ты-то, небось, думал, что все будет так же, как с Генрихом? Думал, конечно, думал! Слабоумный рохля, дитя, которого люди и видели-то бог весть когда, годы назад… Когда Генрих оказался схвачен, лорды с общинами и ухом не повели. Пока его жена вонзала в них жало, подначивая сражаться, они хоть как-то шевелились, а потом… Перекинулись парой-другой камушков и отвернулись, успокоившись.

Взгляд Эдуарда стал жестким, в нем угадывался жгучий гнев. За время заточения волосы у короля отросли в густую гриву, и сейчас в его облике и впрямь было что-то львиное – такие же сила и высокомерие.

– Так что я – не Генрих, – повторил монарх. – А ты, видимо, уяснил, что держать меня в плену несколько хлопотней, чем тебе представлялось. Да я вижу это по твоему лицу! Так сколько же графств на сегодня восстало, требуя твоей головы? Сколько шерифов убито, или судей, или бейлифов? Скольких членов парламента обкидали на улицах нечистотами разъяренные толпы? Я король Англии, Ричард! У меня кровные узы и союзничество с половиной знатных семейств Англии. И я чувствую, что в воздухе пахнет жареным.

Уорик в молчании смотрел, как молодой лев свирепо втягивает ноздрями воздух.

– Да, Ричард, именно так. Англия в огне. Так что… сколько еще ждать, пока ты меня освободишь? А?

Угнетало то, что пророчества Эдуарда были неточны лишь в деталях. В общем же и целом это, увы, была правда. Захват короля вызвал бунты и смуту по всей стране. Брат Ричарда Джордж едва не стал жертвой беснующейся толпы: он бы погиб, если б не успел запереться в аббатстве. Дюжина невиллских маноров была сожжена; восставали целые города, где бунтовщики вешали слуг закона и разграбляли всех и вся, но прежде всего имения Невиллов.

В самой точности и направленности тех нападений прослеживалась позлащающая рука, но расхитители, похоже, превзошли даже самые смелые ожидания Элизабет, оказавшись подобными огню, что вышел из повиновения и теперь вольно скачет от леса к лесу. За годы своего замужества она, безусловно, умастила шармом и лестью каждую из влиятельных персон, которые нынче не чаяли дождаться вызволения короля Эдуарда. Зов королевы проглотила тысяча разинутых глоток, и число их с каждым днем удваивалось, разрастаясь от поместья к поместью, от деревни к деревне, от южных портов в Уэльс и вверх до самых границ Шотландии. Хуже всего было то, что пленение ее мужа идеально совпадало с тем, что она и раньше нашептывала о Невиллах, что они все-таки выказали себя как изменники, а ведь она предупреждала. Теперь этого никто не сможет отрицать, теперь, после захвата и похищения Эдуарда на его собственной королевской дороге.

У Маргариты Анжуйской не было и десятой доли той поддержки, которую оседлала Элизабет за считаные месяцы. Прежде всего, конечно, у Маргарет не было такого мужа, как Эдуард. Все, что он сейчас говорил о себе как о короле, было правдой – и не просто, а стократ. Генрих отродясь не выиграл ни единой битвы, в то время как Эдуарда под Таутоном лицезрела половина воинов страны – то, как он рвался в бой впереди войска. Еще живы были те, кто дрался за Йорка, и они помнили неистовый бросок Эдуарда, смявший вражеский фланг. Они видели, как король, не щадя себя, идет к ним на выручку, и теперь они, в их понимании, шли на выручку ему, разоряя имения и вылавливая невиллских лордов.