Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин

Некоторое фрондерство Эренбурга в годы послесталинской оттепели не стоит в то же время преувеличивать, оно никогда не переходило определенных границ, находившихся в немалой зависимости от пределов терпимости партийного руководства. О степени лояльности писателя советской власти свидетельствует и его поведение в дни «будапештской осени» 1956 года Впечатлениям Эренбурга от венгерской революции, когда впервые «пришлось платить по счетам сталинской эпохи», посвящена в его мемуарах отдельная глава[574]. Признав, что по советским газетам трудно было понять, что происходит в Венгрии, писатель вместе с тем отдал дань широко распространенным стереотипам – о возвращении в эту страну с Запада эмигрантов-хортистов, о том, что «рабочие, возмущенные режимом Ракоши и Герё, боролись с оружием в руках за чуждые им цели»[575]. Но главное было, по его мнению, не в этом: с началом венгерских событий, пишет Эренбург, «дух Женевы сразу выдохся», и многолетние усилия борцов за мир, независимо от их политических убеждений, могли оказаться тщетными[576].

Еще в конце октября, т. е. за несколько дней до свержения советскими войсками утром 4 ноября правительства И. Надя и приведения к власти полностью контролируемого Москвой правительства Я. Кадара[577], ряд видных деятелей международного движения сторонников мира обратился в секретариат Всемирного Совета мира с настоятельным требованием, чтобы эта организация откликнулась на венгерские события. Вице-президент Всемирного Совета мира Илья Эренбург, тут же оповещенный об этом из штаб-квартиры движения в Хельсинки, набросал свой проект заявления, который, на его взгляд, удовлетворил бы не только коммунистов, но и так называемых «попутчиков», не склонных выступать с одобрением каждого внешнеполитического шага СССР[578]. Однако вместо этого текста в штаб-квартиру Всемирного Совета мира из Москвы был направлен другой, сделанный в ЦК КПСС[579]. Эренбург, ознакомленный с этим проектом, тут же написал письмо Хрущеву. Обосновывая свой нестандартный шаг, т. е. желание «побеспокоить» руководство партии письмом в столь напряженное время, писатель заметил, что речь идет о вопросе, от правильного решения которого в немалой степени зависит будущее движения сторонников мира. Ведь предложенный советской стороной вариант резолюции, по его мнению, вызовет серьезнейшие возражения со стороны многих авторитетных лиц и в результате может развалить все движение. «Речь идет о том, – завершал свое письмо Эренбург, – потеряем ли мы даже те партии или группы, которые идут с нами»[580].