Майский сон о счастье - Эдуард Русаков

– Да нет, это я шучу… не обращайте внимания… я шучу…

– Разве можно шутить такими вещами?!

– А что, у вас есть список вещей, над которыми нельзя смеяться? Ознакомьте меня, пожалуйста, с этим списком!

– Нет, с вами невозможно разговаривать. Лучше бы вы молчали. Вот молчали же столько лет – и молчали бы дальше…

– Золотые слова. И я с вами совершенно согласен. У меня к вам огромная просьба, дружище. Теперь – без шуток.

– Да, я слушаю.

– С вами я никуда не пойду. И в дом-интернат, если честно, мне тоже не хочется. Свою вонь еще нюхать можно, чужую – нет. Остается один вариант – вы меня оставляете тут одного. Запираете двери, занавесите окна, чтоб никто не совался.

– А если меня вдруг спросят про вас…

– Да кому я на хер нужен? Столько лет никто про меня не спрашивал, а тут вдруг спросят… Великий многомиллиардный Китай обойдется без одного креативного русского придурка… Нет, правда, Цзянь, сделайте так, как я прошу. Оставьте меня одного. Забудьте про меня. Оставьте меня в покое!

И он исполнил мою просьбу. Хороший мужик. Настоящий врач-гуманист. В другой жизни, возможно, мы с ним и подружимся… Но не в этой!

ЦАРЬ-СТОРОЖ

…после его ухода я провалился в сон – и приснилось мне, будто бы я – Царь-сторож, совершающий ночной обход в парке «Русский мир», где полно замечательных аттракционов, таких, как Царь-пушка, которая не стреляет, Царь-колокол, который не звонит, Царь-рыба, которая не плавает, Царь-медведь, который не рычит и даже не сосет лапу, Царь-ракета, которая не взлетает, Царь-баба, которая не дает, Царь-левша с подкованной им царевной Блохой, которая не скачет… и все эти потешные аттракционы служат только украшением грандиозного парка, только греют русскую душу и не имеют никакого функционального смысла и предназначения…

Но я понимаю, что это не мое собачье дело, а мое собачье дело – сторожить этот парк, эти бессмысленные аттракционы – и не задумываться ни о чем, никогда, ни о чем, ни за что, ни о чем… потому что ведь я – Царь-сторож, который сторожит то, что никому не нужно… потому что я… потому что мы… потому что вы…

ФИНАЛ

Тишина. Зона Ру опустела. Только телик бубнит еле слышно.

– …Передаем последние известия. Сегодня в зоне Ру умер последний русский, – сообщает милая узкоглазая дикторша. – За Уралом до Владивостока не осталось ни одного русского…

– Неправда! А я-то жив!

Я ведь жив! Я жив!

Мне казалось, что я кричу. Но это мне только казалось.

– …В Эвенкии, недалеко от Ванавары упал метеорит, уже названный Вторым Тунгусским метеоритом. Китайские ученые поражены совпадением – в этом же самом месте, в 1907 году, отмечалось падение Первого Тунгусского метеорита…

– Опоздали… – шепчу. – Опоздали… – шепчу. – Опоздали…

(Лирическая фантазия)

– А НЕ ВЫПИТЬ ЛИ НАМ ВОДКИ?

С этим сакраментальным вопросом торжественно обратился ко мне один из моих спутников, один из двух вечно пьяных поручиков, которых я различаю по внешним приметам. Пехотный поручик (опять забыл имя!) фон Шмидт – в мохнатой папахе, а поручик-топограф Гуго Федорович Меллер – с аксельбантом. Оба уставились на меня с жадной приязнью и любопытством.

– Имейте терпение, господа, – говорю им с предельной любезностью. – Мы уже подъезжаем к Красноярску. Там, на станции, можно будет и…

– Ах, какой вы педант, Антон Палыч, – ласково перебил меня тот поручик, что в мохнатой папахе. – А на свежем-то воздухе, на колесах-то, под весенним-то солнышком – выпить куда приятней!

– Золотые слова! – поддержал его тот, что с аксельбантом, доставая из своего дорожного погребца пузатый штоф и связку баранок (все это куплено на мои деньги, взятые у меня в долг). – Небось, не расплещу…

– Нет уж, увольте, – отказываюсь более строгим тоном. – Вы лучше полюбуйтесь, господа, какая вокруг красота… Наконец-то мы с вами въехали в лето!

– Вот за это и выпьем, – говорит мохнатая папаха, вынимая из рундучка два серебряных стаканчика. – За красоту натуры! И за ваше здоровье, доктор!

Киваю с улыбкой. Пейте, пейте, а мне здоровье и впрямь не помешает. Впрочем, папиросу, так и быть, закурю, хотя с моими-то легкими…

Наш тарантас выезжает из леса на просторную равнину, вдоль дороги радуют глаз молодые березки с распустившимися зелеными листочками (а ведь еще за три станции, совсем недавно, на березах почки даже не потрескались), и солнце светит так ярко, так ослепительно, так по-летнему жарко, что я снимаю шапку и распахиваю полушубок, и не могу согнать с лица улыбку, и мои хмельные спутники переглядываются, явно посмеиваясь надо мной.

Ну и пусть смеются: наконец-то закончилась многодневная грязь, и промозглый холодный ветер, и гнусные нескончаемые дожди. А сейчас – мы будто приехали в землю обетованную… Слава тебе, Господи!

Дорога пошла под уклон. А вон и Красноярск появился как на ладони – небольшой, но красивый город. Сияют под солнцем купола храмов, слева на холме видна часовня с золотой маковкой, а там, дальше – широкий Енисей, острова, а еще дальше, на противоположном берегу, синеют горы, похожие на Кавказ или даже на швейцарские Альпы…

– ГДЕ ТУТ У ВАС КЛОЗЕТ?

Пробегавший по коридору гостиницы мальчишка с чайником крикнул:

– Нужник во дворе, барин!

А я-то, чудак, размечтался о теплом клозете. Так что, придется моему многострадальному геморрою долго еще терпеть сквозняки и стужу. Ну да ладно, доктор, никто вас силком не тянул в эту поездку – сами придумали себе приключение на собственную… пардон, пардон. Ладно, хватит ворчать. Ты ведь только что радовался солнцу, весне, распустившимся березовым листочкам – а тут из-за сортира разнылся. Все равно ведь – сам знаешь – умрешь ты не от геморроя, а от чахотки… Тьфу-тьфу-тьфу. Прости меня, Господи, хоть я в тебя и не очень верю.

А это что за красавица? Хозяйка гостиницы, что ли? Так и есть. Ольга Семеновна. Очень приятно – Антон Палыч. Еду на Сахалин. Очень-очень приятно. А глазки-то опустила, шельма. Пойдемте, сударь, я вас провожу. Вот ваш номер, пожалуйте. Мягкая кровать, чистое белье, умывальник, таз, кувшин.