Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз

Уже во второй раз за два года Гитлер был вынужден ответить на экономические трудности фундаментальной перестановкой политических приоритетов, на этот раз произошедшей на встрече с руководством вооруженных сил 5 ноября 1937 г. Согласно дошедшим до нас заметкам, сделанным полковником Фридрихом Госсбахом, Гитлер потребовал, чтобы в случае его смерти то, что он сейчас скажет, рассматривалось в качестве «его последней воли»[691]. Как обычно, Гитлер начал со стратегического обзора, мало чем отличавшегося от того, который служил преамбулой к Четырехлетнему плану[692]. Новым и в высшей степени взрывоопасным были признаки того, что Гитлер начал строить конкретные планы территориальной экспансии. В частности, он объявил о своей решимости предпринять военные действия против Чехословакии. Эта страна не фигурировала в масштабной картине, нарисованной в Mein Kampf и во «Второй книге». Но помимо сильных античешских предрассудков, которые разделяли многие представители нацистской элиты, одного лишь взгляда на карту межвоенной Европы хватило бы для того, чтобы объяснить, почему Чехословакия наряду с Австрией по логике вещей должна была стать первой жертвой гитлеровской агрессии. «Искусственное» государство Чехословакия было создано в Версале в качестве неотъемлемой части антигерманской системы безопасности. Она была связана военными союзами с Францией, а с 1935 г. – и с Советским Союзом. Чехословакия, глубоко вдававшаяся в южную Германию, рассматривалась германскими военными в качестве очевидной базы для воздушных налетов на Берлин и на южную Германию.

Для Гитлера ключевое значение имел выбор момента. Было принципиально важно решить вопрос «жизненного пространства» до 1943–1945 гг., поскольку он ожидал, что после этого срока относительное преимущество Германии в гонке вооружений сократится. Эти даты указывают на корректировку сроков, предполагавшихся в его меморандуме о Четырехлетием плане. Гитлер дал понять, что ему известно о снижении темпов перевооружения на протяжении последних двенадцати месяцев. Кроме того, заявление Гитлера давало понять, что он обеспокоен той угрозой, которую несло с собой перевооружение других европейских держав. Но Гитлер пошел еще дальше. Если еще до 1943 г. Франция будет «обезврежена» в результате внезапной эскалации внутриполитических или социальных конфликтов, как это случилось в начале 1934 г., или если Великобритания и Франция будут отвлечены конфликтом в Средиземноморье, то для Германии может оказаться выгодным действовать, даже если ее собственные военные приготовления еще не завершатся. Хотя Гитлер четко понимал, как сложно будет проводить перевооружение по заданному плану, он был готов принять решение о начале войны в зависимости от развития непредсказуемой международной ситуации.

В том, что касалось проблемы стали, Гитлер подтвердил свою приверженность к планам перевооружения, принятым в 1936 г. И в течение следующих недель эта решимость была поддержана решительными действиями. После описанной Госсбахом встречи вермахт не стал сразу получать больше стали[693]. Армия никак не успевала выполнить цели, поставленные в 1936 г., и получала намного меньше стали, чем хватило бы для преодоления отставания, накопившегося за 1937 г.[694] Для того чтобы выйти из тупика, следовало существенно увеличить производство стали – не на Reichswerke Hermann Göring, так как на это ушли бы годы, – а на уже существующих в Германии доменных печах и прокатных станах. И именно в этом направлении были приняты меры в течение нескольких недель после «госсбаховского» совещания. 22 ноября 1937 г. полковник Ганнекен уведомил деловую группу по чугуну и стали о том, что ограничения, лимитировавшие производство стали с осени 1936 г., скоро будут сняты. «Благодаря росту добычи руды в стране и увеличению импорта» объемы производства железа в Германии повысятся до «пределов возможного»[695]. При условии, что существующие ограничения на потребление останутся в силе, этого, по мнению Ганнекена, должно было хватить для удовлетворения по крайней мере самых насущных потребностей германской промышленности. Реакция со стороны армейской бюрократии проявилась к началу февраля 1938 г., выразившись в возобновлении дискуссий об ускорении перевооружения[696].

Однако случившегося в 1937 г. было уже не исправить. Вместо того чтобы резко возрастать – согласно намерениям, четко выраженным в 1936 г., – поставки вооружений топтались на месте. Более того, за всю предвоенную историю гитлеровского режима 1937 г. был единственным годом, когда военные расходы не испытали заметного роста[697]. Как и предсказывал Бломберг, это серьезно отразилось в сфере стратегии. В декабре 1937 г. верховное командование германской армии полагало, что армия военного времени будет полностью оснащена и боеспособна лишь к весне 1943 г.[698] В глазах армейского руководства это имело очевидные последствия. Как будет показано в следующей главе, полковник Бек, начальник штаба армии, ответил на замечания Гитлера на «госсбаховском» совещании тревожной оценкой ситуации, пытаясь отговорить Гитлера от каких-либо агрессивных действий против чехов. Однако Гитлер вынашивал иные планы. В 1936 г. он составил расписание, согласно которому четырех лет тотальной внутренней мобилизации должно было хватить для того, чтобы вывести страну на дорогу к успешной войне. Этого не получилось. Гитлер, как он продемонстрировал на «госсбаховском» совещании, мыслил достаточно реалистично и принял к сведению сетования вермахта на технические трудности. Но в отличие от генералов, Гитлер не собирался принимать как данность ни отношения Германии с ее соседями, ни текущий уровень экономической мобилизации. Ответ генералов состоял в пересмотре сроков, ответ Гитлера— в пересмотре параметров. Делая все возможное для того, чтобы увеличить производство стали и перераспределить ее в пользу военных, в то же время он неустанно повышал уровень международной напряженности. Руководство Третьего рейха не стало создавать условия для войны с помощью внутренней мобилизации. Главным рычагом, с помощью которого экономику страны – усилиями ключевых промышленников и офицеров-карьеристов – переводили на военные рельсы, стала международная напряженность. Агрессивная внешняя политика привела к мобилизации внутренних ресурсов, а не наоборот[699].