Две недели до Радоницы - Артемий Алябьев

гримасе, бросил в ответ: «Никто не придет. Европе на нас плевать. Всегда было плевать». Это были чудовищные слова. Зоран открыто признавал, что совершает зверство, прекрасно понимая, что не будет нести за него никакие последствия. Но хуже того: я, пугая его европейской армией, сам не был уверен в своих словах. Действительно, кому нужен был этот клочок земли на задворках Восточной Европы? Кому до нас было какое дело?

Зоран велел стать на колени, а сам отошел в сторону и долго разговаривал с кем-то по телефону. Я не разбирал слов и не знал, с кем он говорил, но в тоне его слышалось удивление, смещанное с какой-то досадой. Когда он закончил разговор и вернулся к нам, то поначалу ничего не сказал, а просто велел полезать в джип. Солдат схватил меня за руки, но я рванул из его хватки, гневно спросил Зорана, куда мы едем. У меня уже было недоброе предчувствие, которое только усиливалось его поведением. Прежняя решительность, с которой правая рука Лукаса совершал все действия, исчезла. Он не смотрел нам в глаза, постоянно хватался за шею, в том месте, где у него был шрам. В нем чувствовалась нервозность. Будто ему не нравилось то, что он услышал по телефону.

«Ты говорил с Лукасом, да?» – спросил я, – «И что он тебе приказал?». Ответа я не ждал услышать – вояка уже силком заталкивал меня в джип. Однако Зоран приказал своим солдатам остановиться и все-таки зачитал нам «вердикт». Он пытался говорить громко и решительно, но его слова звучали выхолощенными, будто он зачитывал с бумажки. «За нарушение мира в Нагоре глава Великого совета Кацпер Собепанек объявляет вас преступниками. Вы приговариваетесь к смерти через расстрел». Сказав это, он быстро кивнул своим головорезам, чтобы опять пихали нас в джип. Не хотел видеть нашей реакции.

Однако теперь настала очередь отца. «Лукас – глава Великого совета!», – кричал он, отталкивая в стороны солдат. А потом разразился хохотом: «Ха-ха-ха! Да лепей был бы курчак36!». Зоран ничего не ответил, с каменным выражением прошел мимо нас и сел за руль джипа. Нас бросили на заднее сидение, а с переднего какая-то откормленная морда наставила на нас автомат. «Тихо сидите, не двигайтесь», – сказала морда и усмехнулась, – «А то еще до приезда расстреляем».

Именно такой поворот событий и привел нас к этой безвыходной ситуации. Еще полчаса назад я праздновал счастливое спасение от Зорана и предвкушал встречу с Лукасом, а сейчас нас троих везли на расстрел, что коров на убой. Что было делать? Я не знал и трусливо поглядывал на отца: может, он что придумает? Может, сейчас вскачит…

«О боже, как надоело твое нытье! Скорей бы тебе уже пустили пулю в лоб! Я вообще удивлен, что ты смог как долго прожить»

– Мило?!

Я был настолько ошеломлен его возвращением, что огласил криком всю машину. Отец и Каролина метнули на меня удивленно-испуганные взгляды. Жирная рожа нахмурилась, наставила мне в грудь ствол. Послышался голос Зорана с переднего сидения:

– Мило? Про кого ты говоришь?

– Да я так… Сам с собой… – промямлил я.

А сам молниеносно продолжил внутренний диалог. Теперь Мило нельзя было отпускать!

«Мило, какого черта ты не появлялся?!»

«Ты сам просил меня не лезть в свои рыцарские дела, забыл? Ну давай, не буду мешать тебе сдохнуть»

«Я был неправ! Сейчас мне очень нужна твоя помощь!»

«Уже не знаю, хочу ли помогать такому слабаку, как ты. Помню, тогда в Москве, ты горел огнем борьбы. А сейчас… Сейчас ты слизняк мягкотелый»

«Да какая к черту разница!? Когда ты пробуждаешься, я сам другой! Ты разве не видишь? Нам всем конец, если ты не появишься»

«И что с того? Есть много других борцов за свободу, которые не предавали меня. А ты зовешь, только когда тебе это выгодно»

Тут он был прав. Я боялся Мило. Боялся из-за того случая с Димой. И подсознательно знал, что если с помощью Мило все закончится хорошо, то я снова закрою его в чулан и повешу огромный замок на дверь. С Мило у нас могли быть только такие отношения. Я совершенно не мог управлять им, и кто мог дать гарантию, что я не обращусь в хладнокровного убийцу, дай ему полный контроль?

«Ты ведь знаешь, что вот эти слова я тоже услышал? Я так и думал. Борьба с тиранами тебе не интересна. Только собственная выгода»

«Я не убийца, Мило. Ты знаешь, я не могу дать тебе полную свободу»

«Кто сказал, что мне нужна свобода? Чего ты боишься, Андрей? Что я буду проламывать черепа всем встречным? Убивать детей?»

Точно в корень. Именно этого я и боялся.

«Тогда скажи мне вот что. Кто виноват, что ты настолько слаб, что стоит мне взять контроль и в тебе больше ничего не остается? Ты, твоя личность, называй как хочешь, сидит в углу дрожащим щеночком и глядит на зверства, увещевая себя: «Это не я, это не я, это не я»»

«Мило, у нас мало времени. Помоги мне!»

«Тогда дай мне полную волю»

«Нет!»

Ответа не последовало. Мило снова замолчал. Курва, если бы только у меня был скополамин!

«Тебе не нужны таблетки. Только твое желание»

«Хорошо, пусть будет по-твоему! Только спаси нас!»

«Ты говоришь, но в тебе нет желания силы. Ты снова избавишься от меня, когда устыдишься своего монстра»

«Нет, я хочу! Мило, умоляю, пробудись!»

Ответа не было, а дверь рядом со мной уже распахнулась. Пока в моей голове шел напряженный диалог, оказалось, что мы уже приехали. Грубая ладонь схватила меня за воротник и выкинула из кабины лицом в землю. Выплевывая сухую траву, я поднял голову и замер от вида срубленных деревьев. Спутать это место с любым другим было невозможно. В отдалении, за нагромождениями мертвых ветвей, лежал огромный, переломленный пополам гигантский вяз. Мы были на останках Ильмень-рощи. Вслед за этим пониманием моих ушей достиг надсадный вопль:

– Курва, что вы зробили! Как могли?!

В крике Каролины смешались гнев, ужас и вместе с тем внушающая дрожь тоска. Я посмотрел в ее сторону: хозяйка дома в Купавах обратилась в яростную фурию. Локоны дредов развевались на поднявшемся ветру – огненно-рыжий цвет придавал им сходство с языками пламени. А глаза! Если бы сочивший ярость взгляд мог ранить, то вокруг нас лежали бы мертвые тела.

Один из солдат имел неосторожность осадить Каролину: схватил ее за скованные наручниками запястья и стал что-то хмуро говорить в лицо.