Две недели до Радоницы - Артемий Алябьев

секунд размышлений она у меня появилась. Отговорка была смехотворной, и было трудно поверить, что Зоран на нее купится, но нужно было попробовать!

Далее: Лалу обрисовал для меня ландшафт местности, который я мог ожидать на вершине. Поскольку пещера, в которой мы томились в заточении, проходила гору насквозь, то нужный мне спуск находился строго по другую сторону скалы. Я попросил Лалу специальным знаком обозначить камень, за которым он оставил снаряжение. Я молился Трем братьям (которые, учитывая обстоятельства, были не так уж далеко), чтобы я быстро нашел этот знак.

Когда по спине стал тереть острый камень, меня подхватили за плечи крепкие руки и рванули наверх. Однако нога неожиданно зацепилась за уступ, солдат выпустил меня из хватки, и я кубарем покатился по камням, прямо в ноги другого вояки. Это была удача: он в тот момент ставил на ноги отца, а моя крутящая (хотя и случайная) атака выбила его из равновесия. Вдруг, к моему удивлению и радости, у отца нашлись силы и воля действовать.

Пока второй солдат приходил в себя, батя выставил вперед голову и решительно понесся в сторону солдата, который только что меня вытащил. Тот сделал движение плечом, сбрасывая автомат, но было поздно: каменная макушка тараном впечаталась ему в грудь. Он испустил звучное «Умпфффф!» и отлетел спиной на скалу. «Калашников» стукнул по камням. Отец мгновенно припал к земле, перекатился а-ля коммандо и в следующий момент уже целился во второго солдата, которого я только что свалил с ног. Уверенность и четкость, с которой он совершал эти действия – и хладнокровный, не моргающий, взгляд – ясно говорили: «Со мной шутки плохи». Очевидно, так подумал и солдат: он потянулся было к автомату, но потом быстро поднял руки. Вблизи я видел, как покрылся испариной его лоб, а кадык вздыбился, пропуская сквозь горло крупный ком.

– Бросай, – приказал отец, кивая на автомат.

Солдат с готовностью кинул «Калашников» в обрыв. Из бездны раздалась пара гулких стуков, пока автомат бился по камням.

– Ключи есть? – спросил он, показывая наручники.

Солдат покачал головой.

– Брешешь. Андрейка, пошукай в кишенях33.

Я пошарил у него в карманах. В одном звякнули ключи. Кое-как согнув ладони, я попытался вставить их в замок наручников. Ключи выскользнули, поскакали в обрыв, но я успел их схватить. Медленно и осторожно попробовал еще раз. С облегчением услышал долгожданный щелчок – свобода для сдавленных кистей! Сняв наручники с отца, я надел их на бывших конвоиров. Все это время они молчали, только сверлили нас мрачными взглядами из-под нахмуренных бровей. Тут я вспомнил про Зорана. Он уже наверняка почуял неладное и идет по нашу души! Я бросился к обрыву. Осторожно глянул вниз, ожидая пальбы из «Вальтера». Но Зорана там не было. Уступ был пуст.

– Ну?! Там наш Вонский? – крикнул отец.

Он тем временем под прицелом сгонял обоих солдат к выступавшей над камнями скале.

– Нема! – крикнул я в ответ.

– В обход пошел, курва. Вяжи их, Андрейка!

Я схватил трос и торопливо стал обвязывать солдат вокруг камня. Батя тем временем держал их на мушке, приговаривая:

– Ну, ну дернись только. Сразу в лоб – бац! Тут до неба недалеко, вишь.

Угрозы работали, и солдаты не двигались, пока я спешно обматывал их тросом. Сделав пару кругов вокруг камня, я убедился, что веревка прилагает плотно – но не настолько плотно, чтобы они дышать не могли (хотя соблазн был) – а затем скрутил узел. Батя снял с одного куртку, взамен напялив на солдата свою растянутую кофту. Я поверить не мог, как легко мы с ними сладили. Солдаты Зорана – ни много ни мало, личная охрана Лукаса и его конторки – оказались застигнуты врасплох обычным пацаном и его слабым батей. Если это не была победа Давида над Голиафом, то я не знал, как это еще это назвать. Впрочем, это была все-таки пока не победа. С Зораном мы бы не справились даже вдвоем. Отец подскочил ко мне, эдак лихо, с автоматом наперевес. Прогремел:

– Андрей, шибко! Куда идти?

– За мной, – сказал я. – Нам нужно найти мой ремень.

– По что ремень тебе?!

– Тссс, не греми так. Иначе нас Зоран по голосу найдет.

– Добра, добра, – спохватился отец. – Но по что ремень в такой час? Штаны-то держатся.

– Да сам ремень не нужен. Я попросил Лалу оставить рядом с ним рюкзак.

– А рюкзак нам по что?

– Долго объяснять. Увидишь сам.

Я быстро огляделся, пытаясь разобрать, в какой стороне Нагора. Поскольку мы были на одном из склонов Триглава, разобрать было сложно – я не мог ориентироваться на самый главный пик. Облака, стелившиеся вокруг нас, тоже мешали: все что скрывалось за пределами горы, было покрыто серым туманом. Я рассудил так: поскольку спуск должен находиться точно с другой стороны горы, из который мы сейчас выбрались, то достаточно идти прямо, не сворачивая с пути. И мы побежали.

Пока петляли между камней, я не переставал думать о том, что увидел. Наконец, не выдержал и спросил батю:

– Ты где научился так? Я про «Калаш». Так лихо с ним – раз! раз!

– Фильм «Килер» знаешь такой? Старый польский, – в перерывах между частыми вдохами ответил отец, – Ото там кто-то теж так робил.

– Ты просто копировал героя фильма?!

– А что было делать! Ненавижу я эти автоматы, Андрейка. Как стрелять хоть, знаешь? Там вроде как безопасность надо снимать. Но раз он так трясся, то наверно снято уже все. Давай выкинем его к черту.

К моему страху, я знал как стрелять. А точнее, знал Мило. Но я промолчал. Отец-то не знал про Мило. И я сказал вместо этого:

– Не надо. Оставим. Запугивать будем.

Скала, наконец, пошла под откос, но ремня нигде не было. Где же Лалу его оставил? Я метался из стороны в сторону, тщательно высматривая знакомую потрепанную пряжку. Что-то блеснуло на камнях, я бросился туда. Нет, показалось. Неожиданный прилив адреналина после победы над бандюгами иссякал. Без толку рассекая по камням, я быстро тратил силы, а ботинки были уже разодраны до дыр. Вдруг меня окликнул отец с другой стороны вершины. Я сразу примчался к нему. Он стоял возле большего камня и, только я появился, ткнул в него пальцем:

– Я пердоле, Андрей, это что?

– Что, что – ремень мой! – буркнул я.

На камне лежал, распятый камешками поменьше, белый, с потемневшей пряжкой, ремень. В местах он растрескался и, надо признать, выглядел жалко.

– Это даже не кожа! – ревел отец, – Стыдно бабам такое показывать!

– Причем