2666 - Роберто Боланьо

две, несмотря на все его заботы, морская звезда умерла и отправилась в пакет для мусора. На самом деле, когда мы говорим о звездах, мы говорим в переносном смысле. Это называется «метафора». Вот говорят: звезда кино. Это метафора. Или говорят: небо усыпано звездами. Это еще одна метафора. Или вот если кому-то дали правой в челюсть и чувак падает на землю, говорят: у него аж звездочки в глазах завертелись. Еще одна метафора. Метафоры — это наш способ затеряться в мире видимостей или застыть неподвижно в море видимостей. В этом смысле метафора — наш спасательный жилет. И тут нельзя забывать, что есть жилеты, с помощью которых ты остаешься на плаву, а есть жилеты, тяжелые как свинец, и они утягивают тебя на дно. Это ни в коем случае нельзя забывать. На самом же деле есть лишь одна звезда, и эта звезда — никакая не видимость, и не метафора, и не выходец из сна или кошмара. Достаточно выйти, чтобы ее увидеть. Это Солнце. Это, к великому сожалению, наша единственная звезда. В молодости я как-то раз посмотрел научно-фантастический фильм. Он был про корабль, который сбился с курса и приближался к Солнцу. У космонавтов начинаются головные боли — это первое. А потом все начинают сильно потеть и скидывают свои скафандры, но все равно потеют и потеют, и начинается у них дегидратация. А Солнце все притягивает их, и ничего с этим они поделать не могут. И тут из-за близости Солнца начинает плавиться обшивка корабля. И ты сидишь в кресле, но все равно чувствуешь эту жуткую жару. Я не помню, чем там кончилось. По-моему, они в последнюю минуту спаслись и сумели изменить курс корабля обратно к Земле, и Солнце осталось у них позади — огромная обезумевшая звезда в необъятном космосе.

ПОЛЬЗА. Но от Солнца есть польза — этого даже те, у кого не семь пядей во лбу, понимают, сказал Симен. Слишком близко от него окажешься — как в ад попадешь, а вот издали оно красивое и пользу приносит, это только вампир отрицать возьмется. А потом он заговорил о всяких вещах, которые раньше были полезны, и все этим пользовались, а сейчас относятся с недоверием — взять, к примеру, улыбки, в пятидесятые улыбка открывала перед тобой любую дверь. Не знаю, сказал он, открывала ли улыбка пути, но вот двери открывала совершенно точно. А сейчас улыбка внушает недоверие. Раньше, если ты что-то продавал и куда-то приходил, следовало широко улыбаться. И не важно, был ты официантом, менеджером, секретаршей, врачом, сценаристом или садовником. Только полицейские и тюремные надзиратели не улыбались. Это осталось без изменений. Но остальные — нет, они все улыбались. Это был золотой век американских дантистов. Негры, понятное дело, всегда улыбались. Белые улыбались. Азиаты. Латиносы. А сейчас мы знаем, что за улыбкой может скрываться твой злейший враг. Другими словами, мы сейчас никому не верим, начиная с тех, что улыбаются, — мы знаем, что они хотят чего-то от нас получить. Тем не менее на американском телевидении полно улыбок и зубы все белее и белее. Хотят они, чтобы мы им доверились? Нет. Хотят ли они внушить нам, что они хорошие люди, не способные причинить кому-либо вред? Тоже нет. На самом деле они от нас ничего не хотят. Они хотят продемонстрировать свои белые зубы, свои улыбки — и ничего не просят взамен… кроме разве что восхищения. Да, восхищения. Они хотят, чтобы мы на них смотрели. Вот и все. Смотрели на их совершенные зубы, совершенные тела, совершенные манеры, словно бы они черпали энергию непосредственно от Солнца и были огнями, живыми воплощениями пламени преисподней, чье присутствие на этой планете обусловлено лишь необходимостью беспардонной лести. Когда я был маленький, сказал Симен, дети не носили проволоку на зубах. А теперь трудно найти малыша, который бы этой проволокой не сверкал. Нам навязывают бесполезные вещи не ради повышения качества жизни, а как моду или опознавательный признак определенного класса — вот почему и мода, и знаки требуют восхищения и лести. Естественно, у моды ожидаемая продолжительность жизни короткая: год, четыре от силы, а потом начинается постепенная деградация. А вот знак принадлежности к классу, наоборот — гниет, только когда начинает гнить труп того, кто этот знак носил. Потом Барри заговорил о полезных штуках для тела, в первую очередь о сбалансированном питании. В этой церкви я вижу много толстых, сказал он. Подозреваю, что мало кто из вас любит зеленый салат. Значит, пришло время для того, чтобы продиктовать еще один рецепт. Называется он «Брюссельская капуста с лимоном». Пожалуйста, записывайте. Для блюда на четверых вам понадобятся следующие ингредиенты: 800 граммов брюссельской капусты, сок и цедра одного лимона, одна луковица, веточка петрушки, 40 граммов сливочного масла, черный перец и соль. Готовится оно так. Во-первых: хорошо промыть капусту и удалить верхние листья. Тонко нарезать лук и петрушку. Во-вторых: в большой кастрюле варить капусту в кипящей воде двадцать минут или до мягкости. Потом слить воду и отложить в сторону. В-третьих: на смазанной сливочным маслом сковороде легко обжарить лук, добавить цедру и сок лимона, посолить-поперчить по вкусу. В-четвертых: положить туда капусту, смешать с соусом, поджарить на медленном огне пару минут, посыпать резаной петрушкой и подать на стол с тонкими ломтиками лимона. Блюдо — пальчики оближешь, сказал Симен. Ноль холестерина, полезно для печени, улучшает кровообращение — очень здоровая пища. Потом он продиктовал рецепт салата из цикория и креветок и салата из брокколи, а потом сказал, что не только здоровой пищей жив человек. Надо читать книги, сказал он. И поменьше смотреть телевизор. Эксперты говорят, что телевизор не вреден для глаз. Я позволю себе усомниться в этом. Телевизор вреден для глаз, а насчет вреда от мобильных телефонов пока никто ничего толком не знает. Вполне может быть, что они, как утверждают некоторые ученые, вызывают рак. Я этого не отрицаю и не утверждаю, но вот есть такое мнение. А я еще раз скажу — надо книги читать. Пастор вот знает, что я говорю правду. Читайте книги черных писателей. И черных писательниц. Но не останавливайтесь на этом. Этим вечером я хочу сказать именно это. Читая, никогда не теряешь время. Я в тюрьме читал. Там-то я и пристрастился к чтению. И читал много. Я пожирал книги как острые свиные ребрышки. В тюрьмах очень рано гасят свет. Ложишься на койку и слушаешь шумы. Шаги. Крики. Словно тюрьма не в Калифорнии, а внутри планеты Меркурий — она самая близкая к Солнцу. Тебе одновременно и жарко, и холодно, а это верный знак того, что тебе либо одиноко, либо ты заболел. И тогда пытаешься думать о чем-нибудь другом, хорошем, но не всегда получается. А иногда дежурный надзиратель включает