Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

С рабами болезнь обошлась не лучше, чем со свободным цветным населением. Поступили сообщения о пяти с половиной тысячах смертных случаев, однако эти цифры не отражали всех потерь на всех плантациях и тем более не включали невольников, купленных на нелегальных торгах: хозяева нигде не регистрировали этих рабов, дабы избежать налогов. Власти установили, что погибло минимум двенадцать процентов невольников Пуэрто-Рико.

Огромное количество людей умерло, в основном мужчины в расцвете сил, а тысячи выживших были слишком слабы или вообще недееспособны. В конце 1856 года в Лос-Хемелосе осталось всего двадцать достаточно здоровых невольников, способных работать на полях. Столько же рабов было у них двенадцать лет назад, когда они только прибыли на гасиенду. Однако теперь готовый к переработке тростник занимал не тридцать куэрдас, а четыреста.

Северо установил в углу балкона телескоп, чтобы Ана могла наблюдать за происходящим в долине. Дважды или трижды в день она оглядывала темно-зеленые заросли тростника, высматривая бледно-лиловые бутоны, сигнализирующие о созревании урожая. Однажды вечером они с Северо сидели на балконе в одинаковых креслах-качалках, наблюдая за разбросанными по долине мерцающими огоньками бохиос.

— Не знаю, как мы справимся, — произнесла Ана. — Я надеялась, этот сезон станет удачным. Цены на сахар немного поднялись, и стоимость нового оборудования на моем заводе можно было бы окупить из прибыли этого года.

— Ничего не поделаешь, — ответил Северо.

— Я ни разу не слышала, чтобы вы признавали безвыходность ситуации.

— А разве сейчас я признал?

— В вашем голосе было столько отчаяния!

— Неправда. И вы не должны отчаиваться. Нужно делать хорошую мину при плохой игре, — сказал он.

Кончик его сигары вспыхнул в темноте.

— Как вы можете сохранять спокойствие посреди всего этого кошмара?

— Но и вас тоже невзгоды не сломили.

— Я думала об этом, но нет, я слишком упряма. Я возненавидела бы себя, если бы опустила руки и отказалась от борьбы.

Северо тихонько засмеялся:

— А еще вы знаете, что в мутной воде легче рыбку ловить.

— Трудно поверить, что из этой земли можно извлечь Какую-либо пользу теперь, когда работники, от которых мы полностью зависим, умирают один за другим.

— Взгляните на ситуацию с другой стороны. Многие плантаторы и фермеры разорятся, не сумев собрать урожай. Большая часть из них передает будущую прибыль торговцам и налоговым органам еще до того, как засадить поля.

— Все так поступают, и мы тоже.

— Да, но наше положение лучше: вы всегда можете обратиться к дону Эухенио. Практически всем нашим соседям придется продавать имущество, чтобы выжить. И человек с деньгами сумеет приобрести на выгодных условиях землю, оборудование и рабов.

— Я никогда ничего не просила у дона Эухенио.

— А вы и не станете просить, вы расскажете об инвестиционных возможностях. На Пуэрто-Рико трудно получить кредит, и если он сам этого не знает, то господин Уорти прекрасно осведомлен о том, что гасендадос и фермеры берут ссуды у частных лиц.

— У людей вроде вас.

— Я всегда был щедр к нашим соседям, и поскольку я не хочу пользоваться их бедственным положением…

— Им нужны деньги, а нам — рабочие руки.

— Но, естественно, мои средства не безграничны…

— Поняла, тут нам и сможет помочь дон Эухенио.

— Наиболее нуждающиеся землевладельцы, вероятно, пожелают сдать в аренду или продать рабов…

— Это решит их проблемы и наши!

— Мы окажем им услугу.

— Конечно, так оно и есть. Завтра же напишу господину Уорти!

Ана вдохнула дым сигары мужа. С момента переезда в новый дом Северо пылал такой же страстью, как в первые дни брака. С трудом верилось, что они женаты уже шесть лет. Ана желала своего мужа, тосковала по его сильным рукам, мускулистом теле. Но больше всего она нуждалась в его участии, внимании, готовности прислушиваться к каждому ее слову, сверхъестественной способности любящего мужчины угадывать ее мысли.

— Хотите попробовать закурить?

Северо выращивал для себя табак на собственной земле. Сигара была толстой, мягкой, но прочной и теплой; туго скрученные листья были приятны на ощупь. Ана затянулась, и легкие словно воспламенились.

— Потише, — остановил ее Северо. — Неглубокий вдох, слабая затяжка. Как поцелуй.

Она последовала совету, и от восхитительного головокружения ее тело словно начало таять.

— Нужно дать нашему дому имя, — произнес Северо после долгого молчания.

Он был убежден, что именно так поступают богачи. Ему казалось, что недостаточно построить новый дом, обставить комнаты выполненной на заказ мебелью, привезти стекло, фарфор, столовое серебро, рулоны тонкого хлопка, камчатного полотна, льна и шелка из Соединенных Штатов и Европы, нужно было еще дать ему имя, будто новорожденному ребенку.

— У вас есть предложение? — поинтересовалась Ана, нисколько не сомневаясь, что иначе он не стал бы заговаривать об этом.

— Эль-Дестино, — произнес он, смакуя слова, словно спелый фрукт. — Это ведь наша судьба!

— Эль-Дестино, — повторила она, наслаждаясь свистящим «с» перед пронзительным «ти» и тем, как ее губы, казалось, посылают еще один поцелуй, выговаривая последнюю гласную.

Ана не видела Мигеля семь лет, хотя регулярно отправляла письма в Сан-Хуан. Своими посланиями она постоянно напоминала сыну, что работает на гасиенде исключительно ради него. Однако Ана не знала, имеет ли Лос-Хемелос для мальчика хоть какое-то значение. Она гадала, похож ли он по-прежнему на нее, как в первые годы жизни, или же, подрастая, стал больше напоминать Рамона и Иносенте. О сыне она узнавала только из его писем и надеялась, что в реальной жизни мальчик не был таким скучным, как в своих посланиях и вложенных в конверт рисунках. Скоро ему исполнится двенадцать, а он ни разу не высказал желания вернуться в то место, где родился. Ана не забыла о презрении Леоноры и желании Эухенио растить внука под своей крышей. Если бы Мигель захотел навестить мать, ни бабушка, ни дедушка не стали бы поощрять его намерения — в этом Ана не сомневалась. И тем не менее ее огорчало, что в письмах не было и тени сожаления по поводу их долгой разлуки.

Шесть месяцев Ана не получала известий из Сан-Хуана, но в конце 1856 года пришло наконец письмо от сына. Семейство Аргосо благополучно пережило эпидемию, и жизнь в столице вернулась в привычное русло. Ана попросила бабушку и дедушку Мигеля отпустить мальчика на несколько недель к ней после окончания сбора урожая.

С началом сафры Ана с Консиенсией ездили на батей каждый день, привозя с собой корзины с бинтами и лекарствами. По приказу Аны обустроили лазарет, отремонтировав старый барак и прорезав в стенах окна: она решила устроить в каждом помещении вентиляцию, чтобы избежать прошлогоднего катастрофического положения, когда от ядовитых испарений нечем было дышать.