Полководец - Елена Хаецкая

— А что происходило на самом деле? — тихо спросил кхачковяр.

Церангевина, впрочем, можно было не подталкивать. Ему и самому хотелось высказаться.

— За плечом Морана в любой момент можно было увидеть меня. Это я шел за ним по пятам. К чему бы он ни прикасался, я был вторым, кто брал это в руки. Я вносил в его работу некоторые усовершенствования. Я почти не таился. Мастера вообще доверчивы, а Моран — самый простодушный из всех. Он сделал платье, способное изменять к лучшему облик того, кто наденет этот наряд. Хорошо же! Я добавил пару узоров, и вот уже платье — точнее, перешитый из него плащ, — вызывает к жизни все черное и злобное, что только может таиться в душе тщеславного человека. Моран делает деревянную ногу для скорохода, чтобы тот мог перемещаться по миру; но это я — и никто иной, — слышите, я! — проложил под нашим миром тоннели безнадежной, бесконечной войны. Сколько бед наделал злополучный Кохаги со своей деревянной ногой! И все опять обвинили в этом Морана…

Церангевин засмеялся.

— Есть еще парочка артефактов. До одного я успел добраться. Это некий лист бумаги. Если его разорвать, то в прореху можно кое-что увидеть…

— А второй артефакт? — спросил кхачковяр.

— Вы внимательно слушаете, — хмыкнул Церангевин. — Другой артефакт — это дочь Морана. Помните, я упоминал о том, что у Морана была подруга? Разумеется, я установил слежку за ней. Я не сомневался в том, что рано или поздно дочь Морана отыщет свою настоящую мать. И когда это произошло…

— Вы подослали к ней своих людей? — перебил кхачковяр. — Я правильно вас понял?

— Вы быстро учитесь, — похвалил Церангевин.

Кхачковяр хмыкнул довольно зловеще.

— Голубчик, я давно уже выучился и теперь вполне готов обучать других… Просто я хороший военачальник и недурной правитель. У вас, правда, не будет возможности в этом убедиться, но поверьте уж мне на слово. Я умею думать как мой противник. А если бы я был Церангевином, уж я бы, разумеется, выкрал дочь Морана и постарался исказить ее природу как можно более отвратительным образом. Такое существо может превратиться в настоящего демона.

— Черная дыра, — поправил Церангевин. — Простите уж, что все-таки претендую на место учителя, но думать как я вы еще не в состоянии. Мне требовался новый мир. Совершенно новый. Мир, где бессмертие смертных не выглядело бы уродством. Я многого достиг в своих исследованиях… Для окончательного успеха мне требовалась черная дыра. Нечто, способное полностью уничтожить старое и расчистить место для возникновения нового. И этим могла бы стать дочь Морана. Впрочем, почему я говорю — «могла бы»? Ничто еще не потеряно. Ваши варвары пока что не все уничтожили из моего оборудования, да и многие формулы никуда не исчезли. Нужно только поработать — может, с недельку, и все будет восстановлено. Вы согласны сотрудничать?

Церангевин тяжело перевел дыхание. Самообладание вдруг оставило его, на лбу выступили капли пота. Он облизал губы.

— Вы согласны? — повторил он. — Нам останется только отыскать девчонку и завершить эксперимент…

Кхачковяр больше не слушал его.

Он повернулся к гномам:

— Обвиняемый полностью доказал свою разумность. Он признан словесным и многословесным. Он во всех подробностях продемонстрировал злокозненность своего интеллекта. По закону военного времени, я приговариваю его к смертной казни.

Вдруг стало тихо. Несмотря на все свирепые разговоры о пытках и казнях, кхачковяр на самом деле еще никого не приговаривал к физической расправе. Максимум — к тяжелым работам, которые все равно пришлось бы выполнять, так или иначе.

Булыган растерянно спросил:

— А… что нам с ним сделать, кхачковяр?

— Повесьте его высоко и коротко! — сказал кхачковяр. — И закончим на этом. Уберите его отсюда. Навсегда.

* * *

Слуг Церангевина кхачковяр выслушивал внимательно, а потом задавал им один-единственный вопрос:

— Хотите остаться?

Некоторые очень хотели, другие — совсем не хотели. Этих кхачковяр беспрепятственно отпускал.

Когда посреди очередного допроса прибежал взволнованный гном с черно-желтой бородой и зашептал кхачковяру на ухо, тот нахмурился.

— Ступай, — обратился он к садовнику, который многословно изливал свои соображения касательно неправильного способа подрезания кустов, с которым следовало бы бороться с самого начала. — Ступай, займись цветами.

— Я могу остаться? — просиял садовник. — А то, говорят, тут всех… либо того, — он выразительно ткнул себя в шею, — либо за ворота и иди куда хочешь.

— Вот и иди куда, хочешь, — сказал кхачковяр нетерпеливо. — Хочешь на кухню поесть, хочешь к себе в комнату — отдохнуть. А хочешь — в сад. Потом поговорим.

— А если я не хочу больше говорить? — пробурчал садовник.

— Убирайся! — заорал кхачковяр, багровея. — Слов не понимаешь?

— Так бы и сказали, — ответил садовник невозмутимо и удалился.

— Веди, веди их сюда, — обратился кхачковяр к гному.

— Они прямо к Церангевину шли, — сообщил гном. — Нарочно. Я ничего не понял.

Арилье с девочкой заставили бежать.

— Скорее, кхачковяр торопит, — кричал гном. — Перебирайте ногами! Что вы ползете, как гусеницы? Живо!

Кхачковяр сидел неподвижно, только сжимал кулаки — это выдавало его волнение.

Когда пленники предстали перед ним, он распорядился:

— Мужчина пусть встанет на колени, чтобы быть вровень с гномами, а девочка может стоять прямо.

Арилье неловко опустился на колени. У него уже начинали болеть ноги.

Енифар набычилась и уставилась прямо на кхачковяра.

— Я сама пришла, — заявила она. — Делайте ваше дело. А его отпустите. Он просто меня охранял. — Она кивнула на Арилье. — А то тут некоторые очень хотели нас убить.

— Как тебя зовут? — спросил кхачковяр, наклоняясь к девочке.

— Енифар!

— Ты — дочь Джурича Морана?

— Ну да, — сказала Енифар. — По-моему, я вам об этом уже полчаса толкую.

— А он?

— Он Арилье. Он мой брат.

— Тоже ребенок Джурича Морана? — нахмурился кхачковяр.

Енифар вдруг фыркнула:

— Ну да, как же! Ребенок! У троллей братьями называют тех, кто близок по душе, кто женился на родственнице, кто съел бабушку… в общем, много кого. Вот если Арилье женится на моей матери, — тогда он, наверное, больше не будет моим братом.

— А что твоя мать?

— Это ее надо спрашивать. Может быть, она до сих пор любит моего отца. Я ведь не знаю.

Кхачковяр повернулся к желтобородому гному:

— Развяжи им руки. Обоим. Они не пленники, они гости.