Жизнь - Кейт Ричардс

Грэм с Гретчен уехали с не очень хорошим чувством, хотя, надо сказать. Грэм тогда был не в лучшей физической форме. На самом деле обстоятельства его отъезда я помню не очень. Я тогда отгородил себя от своего многолюдного хозяйства и всех его драм.

Оглядываясь, я не сомневаюсь, что Мик очень ревновал меня к другим друзьям мужского пола. И я не сомневаюсь, что это было куда серьезнее, чем женщины или все остальное. До меня долго доходило, что любой мой новым дружок автоматически получал от Мика холодный прием — или уж как минимум настороженный. Все мужики, с которыми я начинал тесно общаться, признавались мне рано пли поздно: «Мик вроде меня недолюбливает». Мы с Миком дружили очень плотно и прошли через кучу всего. Но в нем сидит непонятное собственничество. Я это ловил только на уровне смутного ощущения, но другие просто показывали пальцем. Мику не хочется, чтоб у меня были друзья, кроме него. Может, его претензии ко мне связаны с его собственной манерой держать круговую оборону. А может, он думает, что так меня защищает: «Что еще этот козел хочет от Кита?» Но, правду сказать, как оно на самом деле, я не знаю. Люди, которых, как он думал, я к себе приближаю, — он их перехватывал, по крайней мере старался перехватить, как будто они были подружки, а не друзья.

Но с Грэмом — что, Мик чувствовал себя лишним? Мне бы это в голову не пришло. Все шастали туда-сюда, значились с разным народом, устраивали себе приключения. И я не знаю, может, Мик будет все это отрицать. Но есть у меня такое чувство, что Мик думал, что я ему принадлежу, а у меня ничего такого и близко не было. Сто лет прошло пока я вообще смог дойти до этого мозгами. Потому что люблю этого человека от всей души; как был я его корешем так и остался. Просто он делает так, что дружить с ним очень сложно.

Среди моих знакомых мужиков козлов большинство, у меня и близкие дружки-козлы имеются, но их козлиность ни при чем. Дружба вообще не про это. Она про то, можете вы находиться рядом, разговаривать, чтобы не чувствовать между собой никакой дистанции, или нет. Дружба — это сокращение расстояния, которое есть между людьми. Вот что такое дружба, и для меня это одна из самых важных вещей в мире. Мик не любит никому доверять. А я буду тебе доверять, пока ты не доказал, что тебе доверять нельзя. И может быть, это главное, чем мы различаемся. На самом деле я не вижу, как это можно сказать по-другому. Видимо, это все связано с тем, что такое быть Миком Джаггером, и с тем, как он с этим справлялся. Ему никак не отвлечься от того, чтобы все время быть Миком Джаггером. Может быть, это в нем гены его матери.

Бобби Киза поселили в квартире недалеко от «Неллькота», где он однажды допустил нарушение общественного порядка — стал кидать мебель из окна в приступе своего техасского самовыражения. Но скоро кое-кто приучил его к французским порядкам — прекрасная Натали Делон. Она после свадьбы жила в доме с Бианкой, вверх по дороге от берега. Для Бобби все это было очень свежо в памяти, когда я попросил его рассказать о том, что случилось, когда они познакомились ближе.

Бобби КИЗ: Я не знаю, почему она никуда не уехала. Может, не хотела подставляться под пули. У Мика был дом к северу от Ниццы, где они жили с Бианкой, и он ездил туда к Натали верхом на новокупленном мотоцикле. Мы с Миком поехали присматривать себе мотоциклы в одно и то же время. Он взял 500-кубовый, или 400, или сколько их там было, а я тогда увидел 750-кубовый — с семью цилиндрами, с четырьмя, сука, выхлопными трубами. «Мне этот, с четырьмя трубами. Четыре трубы — то, что нужно, у меня французская кинозвезда на заднем сиденье намечается!» Мы отжигали по всему Лазурному Берегу, орали всю дорогу по Муайен-Корниш от Ниццы до Монако на этой машине: Натали — практически ничем не прикрытая, так, два носовых платочка, а я — с палкостоянием и полным баком бензина! Ну то есть рок-н-ролл. Боже всемогущий, лучше не бывает. Возьмем и просто рванем вглубь материка, а там французские деревеньки, бутылка вина и сэндвич, и Натали учит меня французским фразам. Это остается потом с тобой на всю жизнь — катание по проселкам во Франции. Невероятно, как все прекрасно сошлось. Она была очень смешливая, так, по-тихому, и еще мы с ней кололи друг другу в задницу, иногда, немножко. Мы тогда словно попали во взрослый Диснейленд. Она была просто прелесть. Околдовала меня навсегда — я в неё до сих пор влюблен. А кто бы на моем месте не влюбился?

Нужно добавить, что Бобби в это время был женат на одной из своих многочисленных жен, и эта жена оставалась в их квартире, пока Бобби где-то там крутят роман с Натали. Бобби, наверное, побил какой-нибудь брачный рекорд — один раз он не приходил домой четыре ночи подряд, а все по очереди рассказывали жене, где он задержался.

Но роман резко оборвался через несколько месяцев, когда Натали сказала Бобби, что все кончено, и велела никогда не звонить и даже не пробовать её искать. Сердце Бобби было разбито — он никогда не получал такой отворот, без всяких объяснений от женщины, с которой так близко сошелся. Он ходил с этой неразгаданной тайной десятилетия, пока недавно один журналист, который лично знал все обстоятельства, не рассказал Бобби, что для него с Натали было бы дальше слишком опасно появляться на публике. Её сын Антони ходил везде с телохранителями, и сама Натали тоже была под защитой полиции. Никто не знал точно, кто убил охранника, с которым переспала Натали, а её с тех пор систематически донимали его югославские дружки. Бобби вспомнил, что она что-то говорила про опасность, но он, конечно, пропустил мимо ушей. Натали, если она хорошо относилась к Бобби, просто не стала бы пускать на самотек их роман — такое Бобби получил объяснение. Когда он услышал эту историю, для него случилось откровение. Он тогда жил у меня, и когда на следующее утро спустился завтракать, то чувствовал себя прекрасно: был благодарен Натали за то, что та спасла ему жизнь, и радовался, что она не рассказала ему про реальную ситуацию, иначе бы он обязательно занял неразумную позицию. «Да что мне эти лягушатники? Да я, блядь, из Техаса, я их сожру на хуй и не подавлюсь» — так он это сформулировал, но ничего бы из этого хорошего не вышло. Бобби остался жить, чтобы еще не раз вложить всю душу в свою дудку на Brown Sugar, - хотя жизнь его не стала спокойнее, как мы увидим.

Как создавалась вся эта музыка — по две песни в сутки на героиновом рационе, когда казалось, что это просто внутри у тебя такой сверхмощный генератор? При всех своих негативных сторонах — я его никому не посоветую — имеет свою пользу. Опий на самом деле много что выравнивает и упрощает. Когда он в твоем организме, неважно, что тебе подсунет жизнь, ты со всем справишься. Тогда стояла задача как-то наладить всю работу Rolling Stones в этом доме на юге Франции. Нужно было выдать на гора альбом, и мы знали, что если у нас получится, то победа за Англией. А в этом доме, этом бедуинском караван-сарае, в любое время суток находилось от двадцати до тридцати человек, и меня это не напрягало, потому что есть у меня такой дар — не напрягаться либо потому, что я был сосредоточен, не без помощи спецсредств, на музыке.

Зато Анита напрягалась. Её это доводило до бешенства. Она одна из немногих говорила по-французски и еще по-немецки —с австрийской экономкой. Поэтому она превратилась в вышибалу, выпроваживала народ, ночевавший под кроватями, вообще всех, кто слишком загостился. Конечно, ситуация была накаленная, не без паранойи — каких я только ужасов не наслушался про её дежурство на дверях, и все это, само собой, на фоне беспрерывного наркопотребления. Еще нужно было постоянно кормить прорву народу, и однажды какие-то богомольцы в оранжевых балахонах заявились к нам, сели со всеми за стол и за две секунды подмели весь наш запас еды, только руки мелькали. Аните ничего не оставалось, кроме как уводить меня на кухню и там яростно чиркать рукой по горлу — она очень боялась всех этих ковбоев из нашего окружения.