Дар берегини. Последняя заря - Елизавета Дворецкая

– Они что здесь… все? – Она оглянулась на Свенгельда.

– Похоже, да, – тот хмуро кивнул.

Наверное, небо содрогалось, когда здесь горели, переложенные осмоленными поленьями и хворостом, десятки тел. Никто не обмывал и не переодевал тела погибших с Ингером гридей, древляне хотели лишь обезопасить себя от множества чужих мертвецов, погибших жестокой смертью. С некоторых не сумели снять кольчуги, искореженные ударами копий и топоров, наконечниками стрел вбитые глубоко в плоть, а потом примороженные двумя-тремя ночами на холоде. Тела положили на краду как были – окоченевшие, залитые кровавым льдом, в тех же положениях, в каких они приняли смерть. Среди угля и сейчас виднелись обрывки оплавленных кольчуг и поясных пряжек. Прекраса не хотела к ним присматриваться, опасаясь увидеть кости, но не могла оторвать глаз. Да, вон круглеется обгорелый череп… еще один…

Словно холодная змея скользила по спине при мысли: здесь лежит и то, что осталось от Ингера. Здесь обгорелые кости его стана – высокого, по-юношески стройного и по-мужски сильного. Его обращенные в прах русые кудри, черные брови, длинные ресницы, большие, ясные серые глаза… Но Прекраса больше не плакала: у нее не было слез. Снега сошли с земли, но остались на ее одежде, в ее груди. Она не жила, она лишь исполняла свой долг.

На краю пятна виднелся длинный ров, прикрытый высохшими, жесткими еловыми лапами с осыпавшейся желтой хвоей. Этот ров вырыли в оттаявшей от жара земле, когда кострище погасло и остыло, а потом сгребли в него что смогли. Землю теперь усеивали лишь остатки – видно, в те зимние дни снова пошел снег и не дал сделать эту работу как следует, а весной, когда снег растаял, древлянам не хотелось приближаться. Они даже не стали распахивать это поле, орошенное кровью, видно, сочли его отныне проклятым. К весне уже было ясно, что войны не избежать, и черное пятно от крады смотрелось грозным обещанием их собственной грядущей судьбы.

– А он… Ингер… тоже там?

– Как знать? – ответил княгине Асмунд. – Возьмем пленных, спросим. Но его они могли сохранить – помнишь, те старики предлагали нам выкупить тело?

– Едва ли они хранят его до сих пор, – Свен взмахнул плетью, будто отгоняя носившийся в воздухе мертвящий дух гари. – Но что гадать, будет полон – узнаем.

Он посмотрел через поле на север – туда, где над невидимым отсюда каменистым руслом Ужа высился город Искоростень.

* * *

Под княжеским стягом, в белых одежда сама Марена-зима вступила на землю Деревскую в цветущий месяц травень. За два месяца в Киеве собрали войско: со всей Полянской земли, из Чернигова, из Любеча, от северян. Привели дружины из Вышгорода и Витичева. Войско шло по дороге на Искоростень, а позади него над лесом плыли дымы пожарищ. Запах гари отравил воздух, заглушая обычный в эту пору дух цветов и растительных соков. Если древляне бежали из своих весей, спасаясь от наступающих киян в лесах, то княгиня приказывала сжечь все постройки. Если жители бежать не успевали, брала в таль молодежь и старейшин. Вереницы связанных пленников брели за возами обоза, и войско продвигалось вперед, разоряя все новые и новые волости. Вожди дружин понимали: после этой войны здесь никакой дани не возьмешь, и брали добычу – всю, до какой могли дотянуться.

Перед войском шла передовая сотня под водительством черниговца Вальдрика, но до самого Искоростеня, не считая мелких стычек во время преследования и попыток обстрела из лесных засад, кияне не встретили противника. Остался позади дымящийся Малин – Прекраса приказала сжечь и город, и весь, а десяток захваченных его старейшин вели в обозе. Целью киян был Искоростень – старшая столица земли Деревской. Судя по тому, что в пройденных волостях почти не было отроков и молодых мужчин, Хвалимир все же собрал ополчение. И кияне с нетерпением ждали сражения.

И вот он, Искоростень. Со стороны Ужа каменистый крутой обрыв был так высок, что там даже не требовались укрепления. Со стороны поля рыже-бурая, с красноватым оттенком скала была гораздо ниже, зато крутой ее склон крепился каменной кладкой. У подножия тянулся широкий ров, на который с востока, через посад, выводила дорога. Позади рва она поднималась к воротам вала, поверх него стоял частокол, судя по его высоте, с боевым ходом изнутри.

Сейчас посад был пуст – высланные вперед дозорные десятки проверили избы и не нашли там ни людей, ни животных, ни припасов, ничего хоть сколько-нибудь ценного. Жители заранее укрылись в городце, но занимать избы Свенгельд не велел: они находились слишком близко к городу и были досягаемы из луков со стены. Посовещавшись, решили на поле не оставаться: соседство с городом грозило опасностью, вздумай древляне сделать ночную вылазку. У опушки оставили дозоры, войско отошло на версту назад и устроило стан на дальнем выпасе, обнеся его рогатками: расставили шатры, разложили костры. Во все стороны Свенгельд разослал дозорные разъезды. Если Хвалимир все же собирается вывести ему навстречу свое войско, то больше ему отступать некуда.

Свенгельд, Кольберн и Асмунд спали по очереди, разделив ночь на три стражи. Дозорные доносили в воеводский шатер, что возле Искоростеня слышно какое-то движение, но свет молодого месяца не позволял ничего разглядеть.

На первой заре в той стороне воинственно запели рога. Киевский стан тоже поднялся. Когда рассвело, от опушки стало отчетливо видно, что перед Искоростенем движется множество народу. Древлянское ополчение собиралось, подтягиваясь из самого города и из окрестных весей, с другого берега Ужа. Получая от своих дозорных вести о продвижении киевского войска, Хвалимир-Мал знал, когда его ждать. До последнего дня он старался набрать как можно больше людей – в численности была надежда на спасение древлян, хуже русов вооруженных и обученных.

Вынесли боевого чура – того, что не успел к разгрому Ингеровой ближней дружины. Напротив него мелькали на ветру яркие пятна киевских стягов. За эти два месяца Прекраса вышила новый княжеский стяг для сына, взяв за образец Ингеров стяг с соколом, падающим на добычу головой вниз. В середине русского строя стояли самые крепкие дружины – Свенгельда и Асмунда. На правом крыле разместились люди Кольберна и Вальдрика, слева, как обычно, полянское ополчение и северяне с князем Страдомиром.

Затрубили рога, к шатру княгини подвели лошадей. Прекраса вынесла Святослава в белом кафтанчике и вручила сидящему верхом Асмунду. Посадив ребенка перед седлом, кормилец тронулся к тому месту, где уже выстроились гриди. Все войско провожало их удивленными и торжествующими криками. Никто не ждал, что малое дитя повезут в битву, и вид Святослав перед седлом кормильца, поражало как чудо, как сошествие божества. Ему махали руками, приветственно потрясали воздетым оружием, и мальчик охотно махал в ответ.

– Князь едет! Князь наш едет! – катилось по стану, и каждого наполняло чувство, будто сами боги стоят с киянами в одном строю.

Вот Асмунд и Свенгельд заняли места в середине строя, под двумя стягами. Напротив них, через поле, краснел боевой чур, а за ним поблескивали шлемы, вытянувшись в ряд. Воеводы переглянулись. Несколько десятков шлемов древляне могли получить только одним способом. Это были шлемы Ингеровых гридей, три месяца назад на этом самом поле снятые с мертвых.