Маленький друг - Донна Тартт

— Знаешь, мама записала меня в группу к мисс Эрликсон на будущий год, — мрачно сказал Хилли, — так что мы не часто будем теперь встречаться.

Харриет безразлично хмыкнула, пытаясь замаскировать боль, причиненную этим новым предательством. Сама она ходила в группу к миссис Хакни, старой подруге Эдди, именуемой среди школьников «Тупой Башкой», и на будущий год собиралась пойти к ней же. Если Хилли выбрал другую группу продленного дня, это значило, что они практически не будут пересекаться.

— Мисс Эрликсон крутая. Мама говорит, что она ни за что на свете не отдаст свое чадо на растерзание Тупой Башке второй год подряд… Она такая добрая, все разрешает и… Иду! — крикнул он на чей-то голос. — Ну все, — сказал он Харриет, — мне пора. Время ужина. Потом я тебе опять позвоню.

Харриет зажала черную трубку коленями и сидела так, пока в трубке не запищало. Она водрузила ее на рычаг, пытаясь не заплакать. Даже Хилли, с его писклявым голосом и вечными глупостями, был для нее почти потерян. И что ей остается? Ничего. Кто поймет ее одиночество, безысходность, холод? Кто знает об этом, кому до этого есть дело?

Впоследствии Харриет часто вспоминала этот день. Он ознаменовал собой конец ее предыдущей жизни, пусть тоже не особо радостной, но, по крайней мере, несущей в себе иллюзию возможного счастья, поворотный пункт, после которого она попала под настоящий камнепад разнообразных неприятностей. Ей казалось, что она давно зачерствела, но она оказалась совершенно не готовой к тем испытаниям, что ждали ее впереди. И до конца своей жизни Харриет будет жалеть, что у нее не хватило мужества в тот последний день Идиной службы подойти к ней, сесть на пол и положить голову ей на колени. О чем они могли бы поговорить? Она об этом никогда не узнает. Долгие годы ее мучило то, что она тогда так трусливо сбежала, не выяснив до конца отношений с самым дорогим для нее человеком. Ее терзало, что все началось, по сути, с ее неосторожных слов, а больше всего она горевала о том, что не попрощалась с Идой. Ослепленная обидой, горечью и страхом, она не очень понимала, что больше не увидит Иду никогда в жизни. И когда Харриет в отчаянии сидела перед телефоном, прислушиваясь к гулкой пустоте у себя в груди и ожидая, когда приступ смертельной тоски пройдет, она еще не подозревала, что скоро эти ощущения станут для нее привычными.

В наши дни самым важным в жизни было гостеприимство, — рассказывала Эдди. Ее сильный чистый голос без усилия заглушал теплый ветер, рвущийся в машину. Она величественно, не посигналив, перестроилась в левый ряд, подрезав груженный лесом грузовик.

Олдсмобиль был тяжеленной старинной машиной с красивыми обводками и плюшевой обивкой сидений. Эдди купила его еще в 1950-е в салоне полковника Чипа Ди. В обширном промежутке между Эдди и Харриет, сжавшейся около окна, помещались летняя соломенная сумка Эдди, термос с кофе и картонная коробка с пышками.

— В нашем «Доме Семи Невзгод», к примеру, родственники жили месяцами, и никому бы в голову не пришло их упрекнуть, — продолжала Эдди. На этом шоссе скорость была ограничена пятьюдесятью пятью милями в час, но Эдди двигалась с обычной неторопливостью: сорок миль в час, и не мили больше.

В зеркало заднего вида Харриет заметила, как водитель грузовика хлопает себя по лбу и делает нетерпеливые движения ладонью.

— Ну так вот, я говорю о наших кузенах из Мемфиса и о других кузенах и кузинах из Батон-Ружа. Мисс Олли, и Жюль, и Мэри Виллард. И крошечная тетя Флаффи!

Харриет мрачно смотрела в окно на проплывающий мимо пейзаж — лесопилки, сосновые рощи, освещенные розовым утренним светом. Она была голодна и очень хотела пить, но из питья Эдди взяла с собой только кофе, который Харриет ненавидела, а пышки были совсем черствые — Эдди почему-то всегда покупала вчерашние, хотя они были дешевле лишь на пару центов.

— У мамы была небольшая плантация где-то рядом с Ковингтоном. — Эдди, не глядя, нащупала салфетку, величественным жестом вынула пышку из коробки (прямо-таки царица за завтраком!) и откусила большой кусок. — Либби возила нас туда, мы гостили неделями. У мисс Олли был маленький гостевой домик с печкой, и мы обожали там играть.

Ноги у Харриет затекли, и она поерзала на сиденье, пытаясь найти удобное положение. Они ехали уже три часа, солнце давно взошло, и в машине стало душно. Раз в полгода Эдди решала продать олдсмобиль или обменять его на современную модель с кондиционером и работающим радио, но всегда передумывала в последнюю минуту, в основном чтобы позлить молодого Дайла. Ей было приятно видеть, как он заламывает руки и танцует вокруг нее — ему, мол, непереносимо смотреть, как такая респектабельная леди, столп и опора баптистской церкви, ездит на развалюхе двадцатилетней давности. Когда в его салон поступали новые модели, мистер Дайл непременно приглашал Эдди на тест-драйвы, а то и лично пригонял сверкающий автомобиль к дому Эдди: «Попробуйте новую модель „кадиллака“, игрушка, а не машинка!» Эдди, посмеиваясь, соглашалась попробовать, притворялась, что ей все нравится, но, когда дело доходило до подписания контракта, обнаруживала какую-нибудь мелкую неисправность, а если таковой не оказывалось, беззастенчиво придумывала ее.

— И до сих пор на номерах штата Миссисипи пишут «Гостеприимный штат», но я тебе вот что скажу: все это южное гостеприимство давно умерло вместе с нашими прадедами…

— Эдди, грузовик за нами хочет тебя обогнать. — Водитель, видимо, совсем извелся и издал протяжный гудок.

— Ну и пусть. И куда это он так торопится со своими дровами?

Пролетающие мимо песчаные холмы и бесконечные сосновые леса разительно отличались от привычного Харриет пейзажа и болезненно напоминали ей, как далеко от дома они заехали. Даже люди в обгонявших их машинах были другие — широколицые, с красной от загара кожей, в одежде фермеров, непохожие на жителей Александрии. Харриет нахмурилась. Что подумает Ида, когда придет на работу, а ее там не будет? Проглотив слезы, Харриет уткнулась лбом в теплое стекло. Может быть, Ида поймет, как сильно она обидела Харриет, может быть, она поймет, что не стоило сразу грозить увольнением, даже если тебе что-то не понравилось… У обочины шоссе старый негр в очках бросал корм рыжим цыплятам, он приветственно поднял руку навстречу их машине, и Харриет почему-то помахала ему в ответ.

Она также волновалась о Хилли. Он-то сам был уверен, что его имени на тележке не могло быть, но что будет, если они все-таки найдут его? При этой мысли ее чуть не стошнило, и она вытерла вспотевшие руки о только что выстиранные шорты.

Харриет очнулась от тревожных мыслей, когда машина, взвизгнув тормозами, резко повернула и запрыгала по ухабам, а ее отбросило на дверь, и она больно ударилась головой о выпирающую железную ручку.

— Извини, дорогая, — весело сказала Эдди, — указатели написаны таким мелким шрифтом, что, того и гляди, проскочишь мимо, не заметив.

Они покатили по гравиевой дороге. Харриет вовремя поймала тюбик губной помады, выкатившийся из сумочки Эдди («Вишня в снегу» было написано на донышке), и сунула его в плетеную сумку.