Три дочери Евы - Элиф Шафак

По утрам, когда Ширин еще спала, а Мона молилась, Пери выходила на пробежку. Заставляя свои мышцы работать, она думала об Азуре. На что он рассчитывал, когда убедил Ширин собрать их вместе? Какая лично ему в этом выгода? И чем дольше она ломала голову над этой загадкой, тем больше в ее душе росло негодование, как будто внутри разливалась желчь.

Чаще всего ехидные шутки и подколки звучали на кухне, особенно когда там пахло выпечкой. Однажды Ширин, не выдержав, даже выбежала прочь с криком, что с нее хватит и что ноги ее больше здесь не будет, но к ужину вернулась. В следующий раз сорвалась Мона – по той же схеме. Спорили в основном о Боге, религии, вере, свободе личности и иногда – о сексе. Мона настаивала, что до свадьбы непременно нужно хранить девственность, причем того же ожидала от будущего мужа; у Ширин ничего, кроме смеха, такое самоотречение не вызывало. Что касается Пери, то она, не видя смысла в целомудрии, но и не находя особого удовольствия в сексе, как ей, возможно, хотелось бы, просто слушала их, не примыкая ни к кому, как, в общем-то, поступала всегда.

* * *

В четверг вечером Пери вернулась в Джерико и увидела, что Мона и Ширин молча сидят перед телевизором и смотрят какой-то жуткий репортаж. Камера рывками поворачивалась на завывания сирен, в кадр попадало битое стекло и разлитая кровь. Оказалось, одна из синагог в Тунисе была атакована террористами. Перед зданием взорвалась фура, груженная взрывчаткой и баллонами с природным газом; погибло девятнадцать человек.

Не мигая глядя в экран, Мона шептала слова молитвы:

– Господи! Прошу тебя, пусть тот, кто сделал это, будет не мусульманин!

– Бог тебя не слышит, – сказала Ширин.

Мона смерила ее ледяным взглядом.

– Ты что, смеешься надо мной? – чуть помедлив, сухо спросила она.

– Я смеюсь над абсурдностью твоей просьбы, – ответила Ширин. – Неужели ты и вправду надеешься изменить факты своими истовыми молитвами? Что случилось, то случилось.

Обоюдная неприязнь набирала силу с каждой минутой. Ссора, случившаяся в тот вечер, заткнула за пояс все предыдущие.

Не поужинав, Пери ушла в свою комнату. Рухнула на кровать, зажала уши, чтобы не слышать бушевавшей внизу бури.

Ей очень хотелось верить, что завтра утром им будет стыдно за то, что они наговорили друг другу. Но скорее всего, они забудут об этом до следующей ссоры. И только она будет держать в памяти каждое слово, каждый жест, каждую язвительную усмешку. С самого детства она, как прилежный архивист, хранила все тягостные воспоминания. Она считала это своим долгом, обязанностью, которой надо оставаться верной до конца, хотя и чувствовала, что когда-нибудь это бремя станет для нее непосильным.

Когда Пери была маленькой, она понимала язык ветра, умела читать тайные знаки на полускошенных полях или опавшем цвете белой акации, слышала музыку в шуме льющейся из крана воды. Она не сомневалась, что когда-нибудь сможет увидеть Бога, если очень постарается. Однажды, идя по улице с матерью, она увидела мертвого ежа, раздавленного машиной. Пери сказала, что хочет помолиться за упокой его души, но мать ей не позволила. Рай невелик и предназначен лишь для избранных, заявила Сельма. Животным там не место.

– А кто еще не попадет в рай? – спросила Пери.

– Грешники, злодеи, те, кто отказывается от нашей веры и сворачивает с истинного пути… А еще самоубийцы. Их не удостаивают даже погребальной молитвы.

Как и ежей, очевидно. Его просто швырнули в мусорный бак. Ночью Пери тихонько выскользнула из дому и вытащила труп зверька из вонючего контейнера. Перчаток она не нашла и, коснувшись колючего тельца голыми руками, содрогнулась, словно от мертвого ежа исходило нечто, вошедшее в нее. Руками Пери вырыла ямку, закопала в нее ежа, а вместо памятника положила на могилу деревянную линейку. Потом прочла молитву. После этого случая похороны стали ее любимой игрой. Она хоронила мертвых пчел и увядшие лепестки, бабочек с оторванными крыльями и сломанные игрушки, которые уже нельзя было починить. Тех, кого не пустят в рай.

Подрастая, Пери научилась подавлять все свои странности одну за другой. Под влиянием семьи, школы и общества ее непохожесть на остальных постепенно покрывалась серой пылью ординарности. Лишь Дитя Тумана избежало этой участи. Однако в глубине души Пери всегда знала, что она «другая». А еще она знала, что никто не должен об этом догадаться. Она прилагала так много усилий, чтобы казаться обычной, что зачастую ни на что другое у нее просто не оставалось сил, и ее охватывало ощущение бессмысленности, с которым невозможно бороться. Она даже не заметила, когда одиночество перестало быть для нее добровольным выбором и превратилось в проклятие. Пустота в ее душе стала такой глубокой и такой неизменной, что ее можно сравнить только с отсутствием Бога. Да, наверное, так оно и было. Она несла в себе отсутствие Бога. Неудивительно, что эта ноша была так тяжела.

Оксфорд, 2002 год

Пери катила на велосипеде по Рэдклифф-сквер. На плече у нее висела сумка с книгами и кистью винограда, припасенной после ланча. Напротив Ротонды Рэдклиффа она заметила Троя. Он сидел на скамейке в окружении компании друзей и что-то увлеченно рассказывал. Увидев Пери, он встал и направился к ней:

– Привет, Пери. По-прежнему читаешь по указке Азура?

– А ты… по-прежнему шпионишь за ним?

Ухмылку, скользнувшую по его губам, можно было расценивать как утвердительный ответ.

– Этого человека нельзя допускать к преподаванию в приличных местах. На студентов он плевать хотел. Его волнует только собственное эго.

– А студенты его любят.

– Ага, конечно. Особенно студентки. Твоя подружка, например. Ширин. – Произнося ее имя, он как-то странно дернул головой.

– При чем тут Ширин? – спросила Пери, ковыряя носком туфли гравий на дорожке.

– Да брось, будто ты не знаешь. – Он внимательно посмотрел на нее. – Мне что, прояснить?

– Что прояснить?

– У Азура роман с Ширин, – сказал Трой, глаза его блеснули.

Между ними повисло молчание, хотя и ненадолго.

– Но ведь она же его студентка… – только и смогла выговорить Пери.

– Ей так нравились его семинары, что она не хотела расставаться с ним даже ночью! – выпалил Трой. – Бьюсь об заклад, они и в постели обсуждали ее рефераты, делали пометки на полях.

Пери отвела взгляд. Она наконец-то поняла то, чего не замечала все это время. Ненависть Троя к Азуру была вызвана его ревностью. Парень был влюблен в Ширин.

– Она и сейчас иногда к нему в колледж ходит. Запираются в его кабинете минут на двадцать или на полчаса. Я засекал. Снаружи ждал.

– Прекрати! – Пери почувствовала, как щеки заливаются краской.

– Ты тоже к нему ходишь. Я видел!

– Только чтобы обсудить… – она замешкалась, – мою работу.