Дверь на двушку - Дмитрий Емец

Родион, шагающий в стороне от основной тропы, намеренно выбирал медуз покрупнее и останавливался перед ними.

«Ну… что ты мне покажешь?» – словно спрашивал он.

Ему показывали богатство, успех, комфорт… он лишь брезгливо морщился. Какая-то молоденькая медуза, опутав ему щупальцами ноги, показала машину из автосалона, натертую, блестящую, пахнущую так, как это бывает только в автосалонах – смесью заводской консервирующей смазки и освежителя. Родион не стал допытываться, откуда современная машина могла взяться в доме, построенном несколько десятилетий назад. Его забавляло другое… Не особо разбираясь в технике, медуза торопливо, прямо на глазах, улучшала свою приманку. У автомобиля поменялся руль, сиденья, коробка передач… Двигатель, роль которого поначалу исполняло громоздкое сооружение, напоминающее паровой котел, когда Родион удивленно всмотрелся в него, само собой поменялся на восьмиклапанный, потом на шестнадцатиклапанный.

«Ага! Свечи-то забыл!» – подумал Родион.

По щупальцу панически забегали бусины, и на двигателе возникли вдруг шестнадцать маленьких полосатых свечей для торта, торчащих в четыре ряда по четыре штуки. Потом свечей стало разом тридцать две – эльб, видя интерес Родиона, решил удвоить мощность мотора.

«Бред! – подумал Родион. – Хотя почему бред? Все эти подробности эльб взял из моего мозга. Для него что автомобиль, что римская колесница – никакой разницы… Значит, такая путаница не у эльба, а у меня в голове!»

Втайне довольный, что может так забавляться, Родион поднял голову, пытаясь высмотреть Ула и Яру, но вместо них увидел незнакомую девушку. Она стояла у стены и смотрела на него, проступая из тьмы так отчетливо, словно в груди у нее было скрыто личное солнце. На девушке был неопределенный белый хитон и туфли из плетеных кожаных ремней, охватывающих точеную голень. Лицо доверчивое, губы припухлые, словно чуть воспаленные.

В этом затхлом доме, где царила смерть, откуда-то взялась прекрасная девушка, похожая на одуванчик… Почему одуванчик? Откуда вообще возникло это сравнение? А-а, понятно, это волосы у нее светлые и легкие как пух! Светлые? Они же только что были темно-русые? Слов девушки Родион не различал, хотя губы ее двигались.

– Что? Что? – тревожно переспросил Родион – и внезапно стал все понимать.

Одновременно с этим девушка доверчиво, словно тысячу лет его знала, протянула ему руку – будто она не одну руку ему вверяла, но и себя всю. Родион, не задумываясь, шагнул к ней. Моя! Только моя! Он не подпустит к девушке ни Корю, ни Никиту, ни Рому – будет рычать на них как пес. Он искал ее всю жизнь, искал в десятках разных лиц – и нашел здесь, сейчас и навеки.

Штопочка что-то с яростью закричала ему. Родиону стало жаль ее. Бедная Штопочка! Разве она знает, что такое настоящая любовь? Разве у нее были когда-то такие волосы? Нет, ей бы только бегать лесные марафоны… Но тотчас Родион спохватился, что ведь это он таскал ее за собой… Нет, нехорошо так расставаться! Все-таки они друзья!

Родион обернулся, чтобы ободряюще помахать Штопочке, и увидел, насколько Штопочка страшнее этой девушки! Лицо красное, потное, на скуле ссадина. И еще почему-то корчит рожи, будто считает Родиона ненормальным.

Сразу позабыв о Штопочке, Родион опять повернулся к незнакомке. Теперь она держала его за руку. Пока он не смотрел на нее, в ней как будто что-то изменилось… Разве на ней были джинсы? Нет, кажется, что-то другое… Родион никогда не мог запомнить ничего, связанного с женской одеждой. Например, ему тысячи раз объясняли, что такое блузка, но он сразу забывал. Он же не Афанасий, в конце концов, и не герцог Бэкингем, который описывает наряд французской королевы так, словно в свободное время занимается пошивом женской одежды. Родион был устроен гораздо проще. Он определял, красивая девушка или нет, помнил голос, улыбку, помнил очень точно фигуру, запястья и лодыжки, а вот цвет глаз, волос, во что одета – все это были детали малозначащие.

В ШНыре он встречал иных девушек, совсем не одуванчиков, а в куртке из драконьей кожи, в которой можно было прокатиться по асфальту и уцелеть. Но это были боевые товарищи… С ними было легко, просто и понятно. Подкараулить утратившего бдительность берсерка, перетереть что-то про закладки, а то и просто помолчать. Ведь чем близкий человек отличается от не близкого? С близким можно долго молчать, не вымучивая общения – и это не напрягает. Да и вообще с Родионом всегда почему-то действовал один закон. Чем меньше девушка ему нравилась, тем ему с ней было проще. Он бывал тогда благороден, даже остроумен в своем каком-то колючем стиле.

Но едва девушка начинала ему нравиться, как Родион и в словах путался, и ревновал, и кипел, и ненавидел. И сомневался в своем чувстве. И спешно, чтобы не быть безоружным, искал у нее какие-то недостатки. И, конечно, находил их.

Но с незнакомкой все было иначе. Едва он начинал сосредотачиваться на каком-то ее недостатке, как тот сразу исчезал, и Родион сам себе удивлялся, как он мог подумать, что такой недостаток мог у нее существовать. Например, едва ему показалось, что у девушки негустые брови, как тотчас он обнаружил, что они едва ли не смыкаются между собой.

Их губы оказались вдруг рядом.

«Так быстро? – подумал Родион. – Я ведь даже не знаю, как ее зовут! Но ведь это настоящее…»

Он наконец нашел то, что искал, причем там, где и не думал найти. Девушку красивую, мягкую, добрую, покорную, радостную и главное – без токсичной программы. Каждая женщина реализует свою жизненную программу, унаследованную от родителей. Одна считает, что на мужчину нужно кричать, выставлять его из дома, хлопать дверью перед носом, потом прощать, потом снова хлопать дверью, потом остаться одной и восторжествовать, что требуемое состояние одиночества наконец достигнуто. Другая думает, что мужчине нужно все повторять сто раз, иначе он не услышит. Третья считает, что нужно постоянно выказывать мужу свое недовольство, чтобы он не расслаблялся.

Возможно, конечно, что и мужчины делают то же. Один ищет женщину, которая стала бы для него чем-то вроде внешнего контролера, заменив ему силу воли. Другой – женщину, которую можно презирать. Третий – ту, которая просто приготовит ему ужин и родит ребенка, а с остальным он уже заранее смирился.

Послышался хлопок лопнувшего пнуфа. Кажется, стрелял Ул, причем во что-то, находящееся рядом с Родионом. Родион стал освобождать руку, чтобы посмотреть, в чем дело, но девушка, сильно вздрогнув при выстреле, с мягкой настойчивостью потянула его к себе, и он уступил.

«Поцеловать… а потом уже все остальное!» – подумал Родион.

Он почти уже коснулся ее губ, когда рядом внезапно возникла Штопочка, подняла руку с саперной лопаткой и ударила его возлюбленную отточенным краем по шее. Зарычав от ярости, Родион хотел броситься на Штопочку, но его вдруг облило слизью, такой мерзкой, что ему показалось, будто его окунули лицом в дачный туалет.

Под ногами у Родиона оплывала небольшая, быстро теряющая форму медуза, из которой саперка выпотрошила ее дряблые внутренности. Родион отскочил, брезгливо вытирая лицо.