Боярские дворы - Нина Молева

Ф. Рокотов. Портрет Г. Г. Орлова. 1762–1763 гг. Фрагмент.

Со временем немало довелось повидать и Илье Кузьмичу Безобразову. Был он воеводой на Двине, на Холмогорах, в Астрахани, состоял дворянином «по Московскому списку», сидел одно время судьей в Разбойном приказе, в 1665 году управлял Патриаршим разрядом, числился на службе и тремя годами позже. Его брат Василий стал известен тем, что ему поручил Алексей Михайлович восстановить и на первое время иметь «в хранительном попечении» жителей Новой Немецкой слободы на Кукуе.

«Общеизвестно, что…» — без этой формулировки не обойтись, обращаясь к хрестоматийной истории Немецкой слободы. Очень известной, заученной со школьных лет.

Общеизвестно, что существовала слобода весь XVII век. Что селили в ней всех приезжавших в Москву иностранцев. Что составляла слобода свой особый, старательно отгораживаемый от московской жизни мирок. Что предубеждение против «немцев» было слишком сильным, так что контакты с москвичами могли для них оказаться опасными. Что, наконец, близость к слободе помогла в свое время Петру познакомиться и освоиться с запрещенным Западом, да и не только Петру.

Все так. Но как быть, если на самом деле на протяжении почти всего XVII столетия Немецкой слободы, той самой, на Кукуе, у села Преображенского и любимого дворца Петра, попросту… не существовало? Сгоревшая дотла в пожаре 1611 года, она оставалась пепелищем вплоть до 1662 года, когда впервые эти земли начали раздаваться под постройку.

Как быть, если среди 200 тысяч жителей, которых насчитывала Москва в середине XII столетия, было 28 тысяч иностранцев, и ведь это до восстановления Немецкой слободы?! Могла ли седьмая часть города оказаться за этакой китайской стеной и где такая стена проходила?

Ф. Рокотов. Портрет Е.Н. Орловой. 1779 г. (?).

А чего стоят одни сохранившиеся в городских документах челобитные с просьбами москвичей ограничить число иностранцев в центре и в отдельных районах Москвы, особенно английских купцов: не под силу порой русским купцам с ними тягаться в торговле, переманивать к себе москвичей. Попы из Армянского и Старосадского переулков слезно жаловались, что за засилием «немцев» не остается в православных церквах прихожан.

Реставрация церкви в Конькове.

Никаких мер по челобитным не принималось. Да и какие могли быть меры, когда в основном законодательном документе времен Алексея Михайловича — «Уложении» — глава XVI прямо гласила, что внутри Московского уезда разрешен раз и навсегда обмен поместий «всяких чинов людям с московскими же всяких чинов людьми, и с городовыми Дворяны и детьми боярскими и с иноземцами, четверть на четверть, и жилое на жилое, и пустое на пустое…» А ведь помимо всего остального эта глава утверждала, что владели этими землями иностранцы давно и давно «прижились» в Москве.

Больше того. Городские документы свидетельствуют, что жили иностранцы по всей Москве, селились в зависимости от рода занятий — где удобней, где удавалось купить подходящий двор. И это одновременно с тем, что «немецкие» — иноземческие — слободы существовали еще задолго до XVII века, разбросанные по всему городу и никакими стенами или заставами от него не отделенные.

Между Тверской-Ямской и Малой Дмитровкой располагалась «испокон веку» слобода собственно Немецкая. У Воронцова поля — Иноземская, которая еще в 1638 году имела 52 двора. У старых Калужских ворот — Панская. На Николо-Ямской — Греческая. В Замоскворечье — Татарская и Толмацкая, где издавна селились переводчики. А в появившейся после взятия Смоленска Мещанской слободе, где селились прежде всего выходцы из польских и литовских земель, уже в 1684 году, через двенадцать лет после основания, насчитывалось 692 двора.

Посольский приказ подробно отмечал приезд и выезд каждого иноземца из Московии, и, судя по его делам, ехали в Москву охотно — и по приглашениям на царскую службу, и по собственной воле. Не говоря о хороших условиях, богатых заработках, была еще одна важная для того столетия причина, из-за которой тянулись со всех сторон в Русское государство, — его известная во всей Европе веротерпимость.

Тогда как отзвуки религиозных войн, постоянные столкновения между католиками, протестантами, лютеранами, кальвинистами, магометанами, наконец, делали для многих невозможной жизнь в родных местах, русское правительство интересовалось только профессией. Хорошему мастеру никто не мешал жить по-своему.

Другое дело, что для самих москвичей все выглядело иначе. Православная церковь своих позиций уступать не собиралась. «Чужих» церквей строить в центре города не разрешалось. В иноземческих слободах тоже вынуждены были обходиться своего рода молельными домами, безо всякого внешнего оформления богослужений, без колоколов и музыкальных инструментов, особенно органов. И уж во всяком случае речи не могло быть об иноверческой проповеди. Появившийся в Москве с этой целью известный на всю Европу и повсюду преследовавшийся мистик и «духовидец» Кульман из Бреславля был сожжен в срубе вместе со своим товарищем купцом Нордманом в 1689 году за то, что «чинили в Москве многие ереси и свою братью иноземцев прельщали».

Кто только не жил в Москве! Англичане, итальянцы, датчане, французы, греки, шведы, голландцы, немцы, персы, турки, татары и считавшиеся почти своими, несмотря на все войны, и продолжавшиеся и кончавшиеся, поляки. Зато круг профессий был значительно более ограничен.

С самого начала века постоянно требовались военные специалисты. Затруднений с приглашением их на русскую службу не было, поскольку после только что закончившейся в Европе Тридцатилетней войны многие из них остались без дела. Приезжали строители, архитекторы, инженеры, врачи, музыканты и очень редко художники, даже прикладники. Так же сложился состав в Новонемецкой слободе на Кукуе.

Две трети вновь отстраивавшейся слободы занимали офицеры. Соответственно в зависимости от чина поставлен был и порядок получения ими земли. Генералам и штаб-офицерам давалось в пересчете на наши меры 4 тысячи квадратных метров, обер-офицерам — 2250, офицерам — 750, капралам и сержантам — 400. Всем же остальным, кто не имел в Москве двора, — всего 240 квадратных метров. Закон этот соблюдался очень строго.

Ремесленники селились в Немецкой слободе неохотно. Художников и музыкантов не было совсем, как не было, впрочем, и органов. Местных жителей это не смущало. Они вполне удовлетворялись услугами городовых музыкантов. Свои же молельные дома, заменявшие костелы и кирхи, они оборудовать до петровского времени органами так и не успели. Получить для этой цели инструмент из кремлевской мастерской не представлялось возможным, привезти из-за рубежа — слишком дорого и хлопотно, если бы только вообще было дано на то разрешение царя и патриарха.