Розовая мечта - Людмила Григорьевна Бояджиева

— Отличная характеристика для кандидатуры на должность в ЦРУ или президента какой-нибудь «банановой республики». — Усмехнулась я. — Лидер, деспот, сильная рука…

— Но мягче, мягче, Слава. Аркадий — тонкач. Он знает цену высоким материям — интеллекту, творческому дару, красоте… Он не станет лезть «в калошах или без калош на бабочку поэтиного сердца», в чем обвинял Маяковский мещанское быдло… И мне всегда хотелось верить, что порядочность и нравственность для него понятия не абстрактные… Ведь Аркадий многим рисковал в брежневские годы, помогая развалить систему.

— Но ведь он работал на неё и, кажется, даже сотрудничал в «органах»?

Сергшей пожал плечами, уходя от прямого ответа.

— Иногда более эффективным бывает подрыв здания изнутри… Вот только ради чего совершается разрушение — это вопрос.

Я убрала газеты на пол и, склонившись над Сергеем, попыталась поймать его взгляд, который он упорно от меня прятал.

— Сергей, за последние месяцы погибли два сотрудника Аркадия… — Я осеклась, оговорившись.

— Два? Разве Ира работала в его фирме?

— Ну, она была подругой Рустамова. Тебе не кажется, что это не случайно? Тем более, что трагедии происходят с людьми, бывшими в круизе… Ведь это неспроста, правда?

— Если ты хочешь спросить, может ли Аркадий стать убийцей, отвечу нет. Самое большое, на что он способен — «закрыть глаза», «не заметить» преступления, совершенного другими. Но использовать уничтожение людей в своей борьбе за намеченную цель Тайцев не будет. Это обесценивает его цель, как бы высока они не была. Делает её бессмысленной… Потому что Тайцев всегда хочет видеть себя героем, действующим исключительно в интересах человечества.

— Ты защищаешь его как ближайшего друга. Ты не хочешь замечать, что творится вокруг. Ты темнишь, скрытничаешь, виляешь! — Я перешла на повышенный тон, почувствовав прилив ненависти к человеку, ставшему мне чужим и ненавистным. Возвышаясь над ним, как фурия, с взлохмаченными волосами и лихорадочным пятничным румянцем, я сыпала обвинения, не в силах больше сдерживаться. — Ты знаешь о том, что случилось в Стамбуле, и что последовавшая цепь убийств связана с этим… Тебе известно, что там была и твоя жена. Но тебе наплевать, что моя жизнь висит на волоске… Все эти годы я жила с таинственным незнакомцем, прячущимся под обаятельной маской… И внушала себе, что он — все тот же прекраснодушный Робин Гуд, воюющий за справедливость в своем переулке!

Вскочив, Сергей схватил меня за плечи и резко встряхнул. Но тут же скривился от боли и рухнул на сидение, стиснув зубы.

— Я же просил тебя, уезжай! Я не могу приказывать жене, но я рассчитывал, что ты поймешь меня. Вместо этого ты спряталась на даче… Тебе нужна была свобода и я не хотел мешать. Я надеялся, что ты сумеешь разобраться сама.

Я стояла, ожидая приговора — вот и произошел наш последний разговор, хотя имени Юла никто не хотел называть.

— Мне надо собрать вещи. Обо всем договоримся по телефону. — Я пошла к двери, но Сергей преградил мне путь. Огромный и мрачный, он занимал чуть ли не весь дверной проем.

— Слава, заклинаю тебя — уезжай из страны. Лучше не одна!.. Прихвати своего телохранителя… Ведь что-то, наверно, у него получается хорошо… Только пусть не лезет в детективы.

Побледнев, как полотно, Сергей качнулся, я подхватила его под руку и отшатнулась — он застонал, сжимая рукой грудь.

— Чепуха, — прошептал он, придя в себя на диване. — Немного задето ребро. Бандитская пуля. — Сергей отвернулся, спрятав лицо в подушках. Мне надо поспать, прости.

Глава 38

Мы встретились на кладбище. Юру кремировали и урну замуровали в стену на Введенском кладбище, где у Казановых имелось «семейное» окошечко. Цвели яблони, вишни, венки и букеты образовали целый холмик у облупленной стены, разграфленной квадратами «могилок». Четырехэтажный многоквартирный дом с улыбающимися лицами жильцов на вмурованных в дверцы портретах. Фотографии были не у всех, но супруги Казановы, прильнув друг к другу массивными плечами строгих костюмов, смотрели на нас с веселым легкомыслием.

— Они снимались ещё на Дальнем Востоке, где служил отец, — объяснила сестра Юры. — В то время у них был только сын, то есть Юра. Я родилась через семь лет, а когда пошла в третий класс, отец погиб на учебном полигоне — он был ракетчиком. Мама умерла недавно. От инсульта… Но здесь они совсем молодые и навечно вдвоем… Юрочку жалко. — Она говорила спокойно, но слезы, не прекращаясь, текли по веснушчатому, как у брата, лицу. Под черной гипюровой косынкой золотились ярко-рыжие волосы.

Жена Юры так и не выписалась из больницы, её состояние после известия о гибели мужа сильно ухудшилось и считалось критическим.

— Если что, Жаннку я к себе возьму. — Сказала сестра. — Мать Татьяны женщина пожилая, да и живет со старшим сыном, невесткой и внуками. Куда ей ещё восьмилетнюю девочку… А я все равно одна.

Мне показалось, что Юрина сестра внутренне посветлела — ей хотелось заботиться о племяннице. Это был не только родственный долг, но и потребность одинокой души. — Да мы можем и втроем жить — я, Татьяна и Жанночка. У меня сил много, и Татку, и девочку выхожу. А вы как думаете, убийц найдут? — Спросила она без всякого перехода и сама же ответила. Куда там. Никого не находят. — Она вздохнула. — Только Бога молить о каре, да и того нету…

— Следствие ведется. — Сказал Аркадий в пространство. Никто не стал спорить.

Я отвела Аську в машину — она еле держалась на ногах и все время рассказывала эпизоды из жизни театрального училища, в которых принимал участие неугомонный дурашливый паренек по прозвищу Джинджер.

— Представляете, ведь он на роль шута в «Короле Лире» пробовался! Объясняла она кому попало, словно хоронили не «делового», а какого-нибудь популярного артиста.

— О ней позаботятся, а нам надо немного побыть на воздухе, Слава. Аркадий увел меня в пустую боковую аллею. Мы сели на гранитную скамеечку у надгробия какого-то немца петровских времен. Скорбящий ангел из потемневшего мрамора склонился над массивным крестом с мелкой вязью готической надписи. Ветер шумел в кронах высоких кленов и старых лип, осыпал нас сорванным соцветиями.

Волосы Аркадия заметно поседели, лицо осунулось. Но в его гордой осанке чувствовалась сила и умение владеть собой. Я заметила, как инстинктивно боролось его тело с усталостью. Чуть только спина начинала сгибаться, голова делала непокорный взмах, распрямляя атлетический торс. Затылок откидывался, придавая фигуре царственную стать. Руки Аркадия лежали на коленях, теребя кленовую веточку с гроздью едва наметившихся цветков.

— Тебе удалось поговорить