Миланский вокзал - Якопо Де Микелис

сразу, если б не боялась ответа, и единственный, действительно имевший для нее значение; от него, можно сказать, зависело ее собственное будущее.

– Еще кое-что, синьора Лиментани, – сказала она с легкой дрожью в голосе. – У Амоса случайно не было шрама на одной из бровей?

Пожилая женщина вздрогнула от неожиданности.

– Да, конечно. Я сама видела, как он получил эту рану. Это случилось в школе. Амос бегал по классу и упал, ударившись о край парты. Повсюду была кровь – рассечение оказалось глубоким; потребовалось несколько швов, чтобы зашить его. Помню, меня очень впечатлило, что он тогда не проронил ни слезинки.

Лауру охватило чувство освобождения, настолько сильное, что от него кружилась голова. Это действительно были Амос и Лия Фелнер – те двое детей, которых она видела на вокзале, и теперь в этом уже не могло быть ни малейших сомнений. О простом совпадении речь уже не шла. Она не сошла с ума. Это был конец долгого кошмара.

* * *

Когда женщина с криками ворвалась в офис «Полфера», Меццанотте сидел за своим столом в комнате для офицеров. Он только что вернулся из насыщенного событиями патрулирования и хотел перевести дух хоть на несколько минут. В тот воскресный вечер на вокзале царил полный хаос. Помимо обычной суеты, связанной с возвращением людей с выходных, поломка циркуляционных систем в районе станции Ламбрате вызвала целую цепь задержек и отмен рейсов, и успокоить пассажиров, измученных бесконечным ожиданием и противоречивой информацией, распространяемой информационными табло и громкоговорителями, оказалось далеко не простой задачей для сотрудников железнодорожной компании. Именно в таких случаях хроническая нехватка персонала в отделе ощущалась сильнее всего.

– Помогите! Мой сын, они забрали моего сына! Помогите мне, пожалуйста!

Эти крики вырвали Меццанотте из его кресла. Вместе с несколькими коллегами он прошел по коридору к входу. На одном из пластиковых сидений в зоне ожидания сидела рыдающая женщина. Вокруг нее уже образовалась толпа полицейских. Женщина лет сорока, в антрацитовом летнем костюме с пятнами крови на одном плече, с дизайнерской сумочкой и дорогой прической, чередовала рыдания и бессвязные фразы в объятиях старого Фумагалли, который уговаривал ее успокоиться. Кто-то протянул ей бутылочку воды, из которой женщина сделала маленький глоток, кто-то – бумажный носовой платок, которым она сначала вытерла слезы, а затем шумно высморкалась в него. Тем временем прибыл комиссар Далмассо. Взяв ситуацию в свои руки, он принялся расспрашивать женщину.

Лавиния Поли, сорока двух лет, дизайнер интерьеров, разведена. Возвращаясь из Гардаленда[29] с семилетним сыном Маттео и прибыв на вокзал с опозданием более чем на час, они вышли из поезда последними, потому что ребенок захотел в туалет. Они ехали в последнем вагоне, и в конце платформы 12 уже никого не оставалось. Синьора Поли отправилась в путь, взяв за руку своего уставшего и хнычущего ребенка. Вскоре после этого она почувствовала, что ее грубо схватили сзади. Нападавший пытался утащить ее за собой, зажав ей рот, но ей удалось ударить его локтем в лицо. Кровь на ее одежде – это его кровь, она полилась из его носа или рта – неважно. В ответ он с силой оттолкнул ее, в результате чего женщина упала лицом на платформу.

Когда она пришла в себя, напавший на нее мужчина исчез. А с ним – маленький Маттео.

– Я хочу, чтобы вы блокировали все выходы, сейчас же! Никто не должен покидать вокзал! – приказал комиссар, проводя рукой по своему уже вспотевшему лбу. Затем, обращаясь к женщине, добавил более спокойно: – Не волнуйтесь, синьора, мы их найдем. Кстати говоря, можете ли вы дать нам описание человека, который на вас напал?

– Он был за моей спиной, я видела его лишь мельком, – сказала Лавиния Поли. – Он был высоким и худым, мне кажется. Одет в… не знаю, как это описать, что-то вроде темного плаща. И он был очень бледен, в этом я уверена. С большими выпуклыми глазами и белыми волосами.

Наступила внезапная тишина. Все присутствующие повернули головы в сторону Меццанотте, который до этого момента наблюдал за происходящим со стороны, не вмешиваясь.

Ему потребовалось всего несколько мгновений, чтобы осознать значение слов женщины. Затем он пробормотал: «Черт!» – и бросился вон из отдела.

* * *

Выйда на платформу отправления, Меццанотте обнаружил, что его путь преграждает стена многолюдной толпы. Тысячи людей, охваченные гневом и унынием, ждали, задрав головы, у табло, которые сообщали о все новых задержках поездов.

Рикардо бросился в толпу с криком: «Дорогу, полиция!» Он без колебаний раздавал направо и налево толчки и удары локтями, пролагая себе путь, но продвигался медленно. Слишком медленно.

Это был он, Рикардо знал. Это был Призрак. Блокировка выходов не принесла бы никакой пользы. Он не собирался покидать вокзал; это не было для него путем к отступлению. Вместо этого он сбежал в подземелья, где у него явно имеется свое логово. Если бы преступник добрался до этого укрытия, заметая следы, делать там полиции было бы нечего. Даже при наличии подкрепления им потребовалось бы несколько дней, чтобы выкурить его оттуда. А для ребенка это было бы слишком поздно.

В какой-то момент Рикардо столкнулся с потоком людей, идущих в противоположном направлении, спешащих к региональному эспрессу, о скором отправлении которого только что прозвучало объявление. Ругаясь сквозь зубы, он был вынужден отступить, чтобы его не раздавили, прежде чем ему удалось пробиться.

То, чего он все это время боялся и о чем тщетно пытался предупредить своего начальника, наконец произошло. Призрак решил перейти к человеческим жертвоприношениям. Он пытался похитить женщину, но получил отпор и захватил ее сына. Рикардо не мог сказать, что не ожидал чего-то подобного. Вот уже несколько дней, с тех пор как Далмассо окончательно свернул его расследование, инспектора мучили дурные предчувствия. Но тот факт, что он оказался прав, не принес ему никакого удовлетворения. В том, что произошло, была и его вина. Он не смог убедить комиссара в реальности угрозы, а затем, столкнувшись с запретом на продолжение расследования, слишком легко сдался, чтобы спасти свою задницу. Он мог бы сделать больше и лучше. Он должен был.

Когда Меццанотте наконец достиг начала платформы 12 и дорога перед ним снова стала свободной, он бросился бежать вперед. Сколько времени прошло с момента похищения ребенка? Двадцать минут? Полчаса? В любом случае, этого достаточно, чтобы Призрак бесследно исчез в подземельях вокзала.

На место происшествия уже прибыл полицейский патруль. Два офицера стояли, недоуменно глядя на пятна крови на земле – единственный видимый признак