Любимые дети, или Моя чужая семья - Диана Чемберлен

Я коснулся сердечка под ее ухом.

Она рассмеялась и плюхнулась на подушку.

– Ты сам говорил, что Энди не в себе. Вот тебе доказательство.

– Я видел… сам однажды видел корни твоих волос. Думал, что они седые, но, может, они просто…

Она шлепнула меня ладонью по груди. Сильно. До боли.

– Решил поверить слову этого мальчишки, а не мне? Что я сделала тебе, кроме того, что любила? Мне казалось, ты обращаешься со мной лучше, чем другие парни. Думала, знаешь, что это такое – пережить несчастье.

Она неожиданно вскочила, включила свет на тумбочке и показала на кустик темных волос внизу живота.

– Это похоже на белые волосы? Сукин сын!

Она схватила груду одежды со стула в углу и выбежала из комнаты.

Дерьмо! Я прикрыл глаза рукой, морщась от боли в плече. Будь оно все проклято! Я нашел что-то хорошее и сам все профукал! История моей жизни!

Все же мне казалось, что тут что-то не так. Я знал, что Энди со странностями. Но он никогда не лгал. Не настолько он изобретателен. У скольких телок может быть под ухом родимое пятно сердечком?

Я встал, чуть не корчась от боли. К тому же мне было не по себе при мысли о пистолете в машине Джен. Я вдруг представил одну из тех картин, где ничего не подозревающий парень спускается по лестнице, а девушка стоит с пистолетом, готовая пустить пулю ему в голову. Но когда я спустился вниз, то увидел Джен на крыльце, в свете луны. Она сидела на верхней ступеньке, накинув на плечи одеяло.

Я открыл раздвигающуюся стеклянную дверь и вышел на крыльцо. Если у Джен пистолет, со мной покончено.

Но мне было почти все равно.

Я сел рядом. Ее трясло, а глаза сверкали. Я обнял ее и привлек к себе.

– Прости. Когда Энди сказал это, я сообразил, что почти ничего о тебе не знаю. Только то, что ты из Эшвилла и в постели просто потрясающая.

Она слегка усмехнулась и провела рукой по глазам. Я через одеяло поцеловал ее плечо. Вдохнул запах апельсинов от ее волос.

– Ты прав, – вздохнула Джен. – Вряд ли Энди видел меня до той встречи в доме твоего дяди. Но и я не была с тобой полностью откровенна. Не люблю говорить о себе. У меня такая дерьмовая жизнь.

Я снял одеяло с ее плеча и поцеловал голую кожу.

– Расскажи.

Джен снова вздохнула:

– Я совсем не ладила с родителями. Они развелись, когда я была маленькой, и… Мой отец был мистером Крутым Парнем. А я была для него сплошным разочарованием. Он хотел, чтобы я охотилась, ловила рыбу, а я хотела рисовать и делать маникюр.

Она подняла голую ногу, и лунный свет отразился от ее темных ногтей.

– А мать… была душевнобольной. Настоящий овощ, так что мы с братом вроде как росли сами.

У Джен есть брат? Да я точно ничего о ней не знаю!

– И в этом все дело, Кит. Не злись. Боюсь, ты поймешь не так и разозлишься.

– Ты о чем?

– Я очень люблю брата. В прошлом году он был в кабинете химии, а какие-то ребята играли с химикатами, и раздался взрыв. Брата сильно обожгло, поэтому я понимаю, что значит жить со… шрамами. А когда я увидела тебя в супермаркете, я захотела… просто захотела, чтобы тебе стало лучше.

Я встал, дрожа от ярости. Не мог выносить этого дальше.

– Значит, вот как? – заорал я. – Трахаешься со мной из милости?

Глаза Джен были огромными и блестящими.

– Вовсе нет! Нет, нет, нет! Сначала я только хотела помочь тебе. Понимала, что тебе приходится выносить! Но когда мы сошлись и я узнала тебя лучше… ты мне небезразличен, Кит.

Она потянулась к моей руке и снова усадила на ступеньку.

– Я влюблена в тебя. Клянусь, это чистая правда.

Джен накрыла мои плечи одеялом, так что наши руки соприкасались. Она дрожала, и я сжал ее ладонь. Я чувствовал себя униженным, но вполне очевидно, что существовала веская причина подойти ко мне в магазине. И, может, это не такая ужасная причина. Я напомнил Джен брата, которого она любила.

– Жаль, что ты с самого начала не сказала мне правду. Не понимаю, почему?

– Боялась, что ты подумаешь именно то, что подумал. Что я хотела быть с тобой из жалости.

Я повернул ее лицо к себе и поцеловал в губы.

– У нас полно общего дерьма.

– Верно, – согласилась она. – И теперь ты понимаешь, почему я тоже ненавижу Мэгги Локвуд. Ненавижу всякого, кто играет с огнем.

64. Сара

Пожизненный приговор

Октябрь 2007

– Могло быть гораздо хуже, – сказал Гуннар Стивенсон, когда впервые поработал с Китом в клинике физиотерапии в Джексонвилле.

Если я услышу эти слова хотя бы еще раз, ударю того, кто их произнес.

Я видела, как Кит зажмурился от боли, когда Гуннар выпрямил его левую руку. Кит не издал ни звука, хотя слезы выдавились между ресниц и поползли по щекам. Я чувствовала его боль, жгучую, разрывающую тело муку, как свою собственную. «Могло быть гораздо хуже». И все же это правда: Кит жив, тогда как другие мертвы. И это правда, что он «поправится», если не считать физических и эмоциональных шрамов, но это не облегчало нынешних страданий.

Он провел три месяца в ожоговом отделении в Чейпл-Хилл, и еще два – в реабилитационной клинике. Наконец я привезла его домой. Но он очень много времени проводил в физиотерапевтической клинике.

– Теперь, когда я определил его состояние. – сказал Гуннар, – могу показать вам, как помочь ему делать упражнения дома. Но пару месяцев вы должны привозить его сюда каждый день.

Я кивнула. Меня уже предупредили, что так будет. Стану возить Кита сюда, сколько потребуется.

– На этом этапе крайне необходимо не пропустить ни единого сеанса. Пропускаешь день, тебя отбрасывает на неделю назад.

Кит открыл глаза:

– Я не выдержу. Не смогу ездить сюда каждый чертов день!

– Болит как проклятое, верно? – посочувствовал Гуннар.

– Откуда тебе знать? – зарычал на беднягу Кит.

– Кит, – упрекнула я. Хотя думала то же самое. Кит был очень разгневанным мальчиком, и я не понимала, было ли так всегда или пожар только усилил его гнев. Сама я была полна ненависти и ярости, каких не знала раньше. Именно по этой причине я стала вместе с Дон посещать литературный класс. Она сказала, что это поможет мне излить свои чувства. И добавила, что это помогло ей справиться с гневом на Бена. Но мне это не помогало, несмотря на то что я строчила, как безумная, в каждую свободную минуту. Иногда я чувствовала, что в сердце прокрадывается крупица покоя. Но потом видела своего забинтованного, покрытого шрамами, мучившегося от боли сына, и покой тут же исчезал.